Место издания: Чужбина (сборник)

«Вы удивительно восприимчивы, г. профессор! – сказал я, прочитав тезисы. – И Маркс, и – Данте?!» Полагая, очевидно, что перед ним лесной человек, профессор пробовал изворачиваться и нес невыразимую чепуху. «Вам дали хорошую квартиру за… Данте? за ваш «подход»?» – «Но я подхожу критически… – лепетал он, – мы поддерживаем культуру, храним неумирающий огонь искусства…» – «Изворачиваться, г. профессор? Наука и искусство аполитичны, и потому вы им служите? То есть несчастному, темному народу?! Нельзя же его оставить без «Божественной комедии» и прочего? Как нельзя лишить его и театра, этого святого искусства, которое всегда а-политично! И потому вы возите повидло, английские штаны, бычье мясо, пружинный матрац, Данте… Вдохновенно же вы, должно быть, читаете о Данте, г. профессор! Желал бы я вас послушать! Кушаете повидло и цитируете из Данте? Ну а вдруг покровители вам прикажут… наплевать на Данте?!» Профессор передвинул очки и заморгал, как обезьяна. Наплевать на… Данте?! «Запротестовали бы?» – «Но я не могу и вообразить подобное!» – прошептал он. «А если бы?! Ведь вот же наплевали они в человеческие души, оскверняют храмы, издеваются над святым народа… убивают святителей… Почему бы им с Данте-то церемониться? Как вы полагаете… обожаемый Данте стал бы скверниться с ними? перекроил бы для них свою «Божественную комедию» в… «Чертов Балаган»?! Отвечайте-ка, г. профессор!» – «Но это… трудно вообразить…» – хотел увильнуть профессор. «А вы понатужьтесь и вообразите!» Он молчал.

«Вскрыть сундуки!» Оказались книги. Много ихних: профессор переучивался плясать по-новому. Портреты «вождей», в рамках. «Произведения искусства, г. профессор? из… «кватрочентов»?» Профессор глядел в землю. «Г. профессор!..» – И тут я почувствовал в себе «железо». Я мысленно охватил светлое когда-то море наше, – культуру нашу, – превращаемое в помойку, цвет народа, заплясавший под свист и кнут, применившийся и оподляющийся, пожалевший расстаться с повидлом и штанами… и сказал: «Стрелять умеете?» – «Никогда не стрелял…» – «Ну, плевать-то умеете, конечно?» Профессор смотрел недоумевая. «Хоменко! – сказал я нашему казаку. – Дай-ка мне… нет, возьми-ка эту штучку зеленую, – показал я на бюстик Данте, – поставь на камень!» Хоменко, ухмыляясь, поставил Данте. – «Г. профессор! Способны вы умереть за Данте или продадите его за глоток повидла?» Профессор стоял столбом. «Плюньте ему в лицо!.. Не можете?! Плюнули же в лицо… России!?! на все святое?! Почему не плюнуть на… этого?!» – «Зачем вы… издеваетесь надо мной!» – вырвалось с мукой у профессора. «А им… говорите – «зачем издеваетесь надо мной»?! Громко говорите, г. профессор? Ну, плюйте! Думаете, лесной человек не знает Данте? Я знаю и потому предлагаю вам: плюньте! Когда этому казаку Хоменке приказали плюнуть на его Данте, он не плюнул. А когда увидал, что плюнули, он взял винтовку и бросил свое повидло со штанами. Вы не пошли от своего… Данте. Значит, вы его свято чтите, без него вам нельзя. Без него – смерть. Ну… так – плюньте!» Профессор смотрел дико. «Я даю вам сроку… пять секунд! Вдумайтесь. Если по пятой не плюнете… Хоменко!» И сказал я тем голосом, который у меня знал Хоменко: – «Возьмешь на прицел г. профессора! По пятому счету, если он не плюнет в эту штуку, – в этот ученый лоб!» – «Так точно!» – сказал Хоменко: вскидывая винтовку. «Подымите повыше вашу шляпу, г. профессор!» С профессора пот покатился градом. «Вы… шутите?..» – умоляюще хрипнул он. «А вот, поглядите на Хоменко!» Он поглядел – до ужаса Хоменко целил в пяти шагах, каменный, как всегда. «Профессор, помните… мы вне жизни. «Божественная комедия» кончилась, и теперь – «Чертов Балаган». Вы в нем играете образцово, и за эту игру платят вам вашей шкурой. Ну-с… полагаю, что плюнете! Хоменко, по пятому счету – в лоб! Повторять не буду. Начинаю… Раз, два, три…»

Профессор на третьем плюнул. «На всё ведь плюнули, г. профессор! С Данте чего же церемониться?! А теперь возьмите его в ручки и ступайте за мной, сюда». Он взял Данте и пошел, шатаясь. Мы подошли к обрыву. Долина синела мутно. «Швырните его, г. профессор! Там ему поспокойнее будет. А то всюду таскаете с повидлом. Пора старичку и успокоиться. Ну, давайте!» Профессор кинул. Чокнуло по камням. «А теперь – можете продолжать. Стойте, снимите сапоги. Сапоги краденые. Довольно с вас умывальника и матраца. Расскажите коллегам о представлении!»

Босой, он ловко вскарабкался на свои ящики. Пошли подводы на дорогу. Наши хохотали до упаду. Хоменко сказал: «А лихо вы его в Маркса плюнуть заставили!».

– А вы застрелили бы его? – спросил профессор.

– Не пришлось бы! – сказал капитан резко. – Потому что они, оставшиеся своею волею, плюнули бы во все. Да уж и плюнули. Не пришлось бы. Они по третьему счету плюнут… дело обычное. Хоть и объясняются в любви, но плюют исполнительно. Ну а теперь пора… Вон и машина, слышите?

Слышался шум машины. Капитан выпил остальное.

Забрал мешок и, кивнув, вышел в парадное. Было слышно, как он выговаривал шоферу, почему так долго.