Место, куда я вернусь

— Когда я училась в Алабаме, я проходила социологию — по такому толстому зеленому учебнику, и там были приведены слова одного социолога, который назвал негритянскую расу «дамой среди других рас». Он имел в виду, я думаю, что цветные любят петь, плясать и носить яркую одежду. Но если он имел в виду только это, то не заметил самого главного. На мой взгляд, негр, если называть его так прямо, на старый манер, — это джентльмен среди других рас. По крайней мере, этот мой негр. Он не любит показухи. Даже когда он разъезжает по Европе в своем «роллс-ройсе» с шофером, все выглядит очень чинно и благородно, а когда при нем нахожусь я в виде украшения, то одетая очень скромно, даже, можно сказать, убого. Если не считать какого-нибудь бриллианта или изумруда, за который можно купить полцарства. Но при этом он — ого-го! Даже когда он без тюрбана. Сразу видно, что в нем что-то есть. Когда мы приходим в трехзвездочный ресторан, а столика заранее не заказывали, и там полно народу, он просто входит с таким видом, что сейчас все будет, как он хочет. Он как-то всегда уверен в себе, знает себе цену, и я думаю, что это и значит быть джентльменом. Понимаешь, у него такой вид, будто он имеет власть, но ему не приходится ей пользоваться. Я ничего не знаю о его делах, но однажды я видела, как… Ну, это неважно, я отвлеклась. Он такой независимый, можно подумать, что он всегда был такой и не было никакого Джексона, штат Миссиссипи. Но время от времени он чувствует потребность себе об этом напомнить. Есть признаки, по которым я могу сказать, когда это у него начинается. Что-что, а наблюдать я умею. Сначала у него, я это уже давно заметила, как будто пропадает аппетит. В Марокко мы едим, как французы, потому что французы там самые богатые. И когда он начинает привередничать, это значит, он хочет, чтобы я что-нибудь ему приготовила. Самое главное — на вкус это должно быть похоже на то, что едят в негритянской трущобе в Джексоне, штат Миссиссипи. И я готовлю, что могу, за неимением настоящего бекона, требухи, тушеной капусты, кукурузной каши и сорго. Другими словами, я ему, можно сказать, вроде белой няньки. Но если говорить по существу, то наш с ним брак крепче, чем у многих других, и нам это нравится. Поначалу было, может быть, и не так просто, ведь он всегда мечтал о белых девушках вроде меня, которые ездили мимо него, черномазого парня, на больших «крайслерах»…

— Я еще помню, как это действовало на одного белого парня, — заметил я.

— Я не о том, — сказала она. — И вообще ты не черный. А когда он заполучил то, чего так хотел, это были для него, наверное, очень сложные и интересные переживания — ну, словно какая-то новая игра. На самом деле я не знаю, что он чувствовал, но знаю, что чувствовала я. На первых порах это был просто способ показать язык Лоуфорду и, можно сказать, всему Нашвиллу. А что до всяких сложностей, то я же постоянно слышала про то, каковы черномазые в постели. В общем, так или иначе, у нас настоящий прочный старомодный брак, как положено в южных штатах, с благословения Божьего и Джеффа Дэвиса. Несмотря на то что мой муж говорит по-итальянски, как тосканец, на хинди, как эти черные, хоть они и не черномазые, и по-французски, как магараджа. Кстати, ты обратил внимание, какое у меня итальянское произношение?

— Обратил, — сказал я, — и я им просто восхищен.

— Ты бы послушал, как я говорю по-французски, и я прочитала множество французских книжек. Надеюсь, ты помнишь, что и латынь давалась мне неплохо.

— Помню и преклоняюсь.

— А хочешь, я тебе расскажу про Леви-Стросса и структурализм?

— Нет уж, спасибо.

Она ненадолго задумалась, а потом сказала:

— Мы женаты уже давно. И не то что состарились, но, конечно, уже не так рвемся в бой. И иногда вместо того, чтобы срывать друг с друга одежды, просто сидим и вспоминаем что-нибудь из прошлого. Про дагтонскую школу и что там бывало, или переходим на негритянский говор, как говорили в трущобах, где он когда-то жил. И чем дольше мы живем среди итальяшек, и латинов, и лягушатников, и даже джон-булей, тем больше наша семья становится похожа на старозаветные семьи белого Юга, где на стене над кроватью висит флаг Конфедерации.

Я тихо промурлыкал первую строчку «Дикси». Она бросила на меня испытующий взгляд поверх остатков десерта, фруктов, сыра и рюмок из-под коньяка.

— Что-то я не припомню, чтобы ты так близко принимал к сердцу Безнадежное Дело [29].

— Ошибаешься, — сказал я.

— Что-то я не припомню…

— Ты все прекрасно помнишь, — возразил я. — Все грубые объективные факты. Но внутренняя реальность — это совсем другое. У меня самого дело безнадежное.

— Прости меня, приятель, — сказала она, — excusez-moi, excusez-moi, mon vieux, mon cher, mon petit chou [30], только время летит ужасно быстро. O`u sont les neiges d’antan [31], и les lauriers sont coup'es [32], но если бы мы сейчас выпили еще по рюмке коньяка…

— Мы уже выпили по три, — сказал я.