Место, куда я вернусь

Кто-то взял у меня из руки стакан, она вывела меня на середину комнаты, где две или три пары танцевали, насколько я понимаю, старомодный фокстрот, и уютно устроилась в моих объятьях, словно в собственном гнездышке. В ту зиму мне предстояло еще много раз видеть, как она, начиная танцевать с мужчиной, всякий раз устраивалась в его объятьях, словно в собственном гнездышке, — как будто именно это входило в намерения Господа Бога с самого сотворения мира и было ее жизненным предназначением, — а на ее обращенном вверх лице появлялась легкая, задумчивая, словно устремленная внутрь себя улыбка, губы приоткрывались, веки чуть опускались на глаза, и все ее существо, казалось, плыло, покачиваясь, на ласковых волнах осуществленной мечты. Это продолжалось всего краткое мгновение — потом ее веки поднимались, и реальный мир вокруг снова приходил в движение.

Что касается меня в этом реальном мире, то я обнаружил, что талия, которую обнимала моя правая рука, не стала ни на миллиметр полнее, чем была в июне 1935 года, и что единственным заметным изменением в ее анатомии были чуть более высокие груди, которые то и дело касались моего тела сквозь защищавшую его ткань, и что тело, частью которого были эта талия и эти груди, двигалось, при всей своей грации и легкости, как хорошо запрограммированный робот, потому что истинная Розелла Хардкасл — нет, Роза Каррингтон — целиком погружена в какие-то свои мысли.

Но потом она, не поднимая головы, сказала:

— Да, я была сама виновата.

— Что ж, дело давнее, — отозвался я.

— Это никогда не известно. — И она снова погрузилась в какие-то свои мысли. Но немного погодя, все еще не поднимая головы, сказала: — В тот вечер я объездила всю округу. Одна. Часа два ездила. А потом поехала домой — когда, по моим расчетам, вечер должен был кончиться. Я чувствовала себя ужасно.

— Думаю, я мог бы объяснить тебе почему, — заметил я. — По крайней мере, частично.

— Я и так знаю, — сказала она. Потом, через секунду: — А что ты тогда делал?

— Ты уверена, что хочешь это знать?

— Да.

— Ну, если ты вправду хочешь…

И я рассказал ей все. В подробностях.

— О, это было, наверное, просто замечательно, — сказала она в конце концов. — Но только… — Тут она, впервые за все время, пока я говорил, взглянула мне прямо в лицо. — Ты всегда развлекаешь девушек — то есть белых девушек — рассказами о том, как любишь трахаться с черномазыми? Ах да, я забыла. Ведь ты же настоящий южанин из доброго старого времени, вам всем это должно нравиться, да?

Она вдруг остановилась, схватила меня за руку и подвела к какому-то молодому человеку, который разговаривал с худенькой темноволосой девушкой.

— Послушай, — сказала Розелла девушке, — будь так любезна, потанцуй с этим старым бродягой, он тебе расскажет про то, как увеселялся в юности. — Потом повернулась ко мне: — Ведь правда, дорогой? Но вы и помимо этого найдете о чем поговорить. Мария — самая умная девушка во всем штате Теннесси, она кончила колледж с отличием, и танцует лучше всех, и…

— Тс-с-с! — прервала ее самая умная девушка во всем штате Теннесси. — А у Розы самый льстивый язычок во всем штате Теннесси. Но… — Она обняла Розеллу и слегка прижала к себе. — Мы все ее за это любим, у нее это получается так убедительно!

Мы пошли танцевать с этой Марией, и ей пришлось использовать все свое только что разрекламированное умение, чтобы по возможности облегчить жизнь мне, бедному, — неуклюжему увальню в парадных темно-синих брюках, в которых мне было ужасно жарко, и черных туфлях, которые мне жали. При этом она с большим воодушевлением, которое скоро начало казаться мне немного напускным, говорила мне всякие приятные и любезные слова. Но она не могла не заметить, что все это время я искал глазами Розеллу и в конце концов обнаружил ее сидящей на подушке рядом со стулом какой-то женщины постарше, лет под пятьдесят, но еще очень интересной и оживленной.

— Да, посмотрите-ка на Розу, — сказала Мария. — Она всегда проявляет ко всем такой интерес. Подлинный, искренний интерес.

И я действительно видел, что Розелла — то есть Роза, — подавшись вперед, увлеченно слушает ту женщину постарше.

— Хотя слушать миссис Джонс-Толбот можно и не только из вежливости, — говорила в это время Мария. — Она обворожительна, она просто прелесть. Это тетка Лоуфорда, и она…

В это мгновение оглушительно протрубил охотничий рог, в комнате наступила тишина, и Лоуфорд Каррингтон объявил, что если кто-нибудь из тех, кто, как он сам, играл в теннис здесь или катался верхом у миссис Джонс-Толбот, хочет освежиться в бассейне, то лучше сделать это прямо сейчас, потому что вот-вот будет ужин.

— Пойдемте, — сказала Мария. — Я сыграла два сета и не откажусь.

Я сказал, что у меня нет с собой плавок, но она посоветовала заглянуть в купальню — там этого добра всегда полно.