Место льва

Видимо, прошло очень много времени. Точка раскрылась, спустилась ниже, а в ее сердцевине оказалась Земля. Видение стало переплетением скорости и красок столь многих оттенков, что он мог распознать то тут, то там лишь некоторые. Энтони видел золотистого Льва, Бабочку в рассеянной лазури, алого Феникса и белоснежного Агнца, и других, которых не мог узнать, настолько стремительно совершались превращения. Но Земля — уже вполне узнаваемая, со всеми ее океанами и материками — оказывалась перед каждым возникающим существом. Изображение планеты надвинулось и скрыло красочную паутину, только внутри все еще посверкивали вспышки разноцветного сияния. Они вырывались из тела планеты, неяркие, удивительных форм. Если бы он оказался среди них… Нет, — когда он был среди них со своим слабым еще мозгом и едва возгоревшимся духом, они бродили вокруг него как огромные грозные враги — птеродактиль и динозавр, Бегемот и Левиафан. Лишь когда человек начал постигать их разумом, они уменьшились перед его осмысленным взором; только тем несчастным, чей дух и разум пребывали в скорбном состоянии, они являлись опять в своих прежних, огромных и страшных обличьях. Если бы воображение человека смогло достичь определенной степени святости, оно смогло бы воспринимать их истинную суть, тогда не осталось бы и следа нынешнего звериного облика; Ангелы стали бы Ангелами, а в Идее Человека сочетались бы все другие идеи: тогда человек познал бы самого себя. Ибо тогда Лев и Агнец не оказались бы разделенными.

Именно Агнца Энтони видел опять, смутно понимая, что Дамарис и Квентин где-то рядом. Его мысли вернулись к другу. Выдержит ли Квентин полновесный удар этих сил? Ведь они с Дамарис пытались только спасти Квентина от них. А что такое он пытался сделать для Дамарис? Какой-то Божий промысел использовал его для этой цели, превратив природный ум в живое знание, чтобы уменьшить опасность, угрожающую его возлюбленной и другу.

Энтони вернулся в кресло и продолжал размышлять. Его друг. Иногда, в радости или удовлетворении, в воздухе их дома рождалось что-то, подобное святой невинности, что-то, переданное любви Любовью, и теперь оно могло их спасти. Одинокий человек способен на многое; вероятно, окончательные превращения и постижения в областях по ту сторону Знания доступны лишь одинокому духу. Но равновесие достижимо только в союзе. Никакой ум не совершенен настолько, чтобы не нуждаться в другом уме, противоречащем и уравновешивающем, спасающем от заблуждений, слепоты, нетерпимости и неосмотрительности. Лишь в таком равновесии можно обрести смирение, открывающее доступ к овладению скоростью, без которой нельзя достичь ясности. Скольким он обязан Квентину! А скольким Квентин обязан ему! Равновесие — и движение в равновесии, как плывущий с ветром орел — вот истина жизни и ее красота.

Но если так, то что же такое мир людей? Сначала Энтони вспомнил отца Дамарис, потом — схватку в доме Доры Уилмот. Первое воспоминание в некотором смысле было прекрасно, второе — отвратительно. Но даже это первое полное подчинение и слияние, было ли оно совершенным концом? Этой внушающей благоговение отрешенности определенно чего-то недоставало; устроила бы она в качестве финала великих поэтов-классиков? Если мистер Тиге подчинил себя полностью одной Идее, может быть, и другие люди идут по этому пути, подчиняя себя каждый своей Идее? И что ждет остальных, кроме грома, землетрясения, ужаса и хаоса — крушение образов и целей?

Энтони бездумно потянулся к портсигару, который Квентин как-то подарил ему на Рождество, подарил им обоим, как он заметил. Энтони подарил ему изящную записную книжку — вещь полностью личную. Тогда Квентин утверждал, что портсигар, приносящий пользу большему числу людей, ближе к идеалу подарка.

— Потому что, — спорил он, — дарить тебе то, чем ты мог бы одаривать других, лучше, чем делать просто личный подарок.

— Э-э, нет, — упорствовал Энтони, — так ты даришь самому себе и лишаешь действие принципа дарения.

Квентин парировал тем, что он лишь один из многих, и что умный человек не станет лишать других чего-то полезного только из-за того, что сам может оказаться в прибыли. Иначе как быть с мучениками, миссионерами и филантропами?

Вот такие комедии они и разыгрывали. Комедия… но ярость Льва вовсе не походила на комедию. Разве что Агнец… Лев и Агнец — и малое дитя будет водить их.[49] Куда водить? Даже малое дитя в своем уме, вероятно, поведет их куда-то. А может, и нет, может, этому ребенку будет достаточно просто вести. Лев и Агнец — может быть, это и есть восстановленное равновесие?