Место под солнцем

С тех пор прошло больше двух недель. Звонки, конечно, донимали, нервировали, а про бомжиху и подушку Катя успела почти забыть. И вот теперь, сидя ночью на кухне, она вдруг вспомнила, что во всей той глупой истории ее по-настоящему насторожили две детали.

Бомжиха ей показалась странной, какой-то театральной. Во-первых, от нее не пахло. Она вела себя как пьяная, но перегаром от нее не разило. Она выглядела очень грязной, но не было вони мочи и немытого тела.

Во-вторых, она не взяла денег ни у Жанночки, ни у Кати. Настоящая уличная попрошайка ни за что не побрезговала бы милостынькой.

Чайник давно закипел, Жанночка поставила на стол чашки, вытащила из буфета банку вишневого джема и вазочку с печеньем.

— Бомжиха была не настоящая, — задумчиво произнесла Катя, отхлебнув чаю, — театральная была бомжиха.

— Что? — не поняла Жанночка.

— Я просто вспомнила сейчас ту историю. От настоящей бомжихи воняло бы перегаром, мочой, помойкой. Ты же знаешь, какое у меня обоняние… И деньги она взяла бы непременно. Так что потусторонние силы ни при чем. Идиотский маскарад. Глебу всегда нравились эксцентричные барышни, склонные к мистике. Я для него была слишком трезвой и рассудительной. Ему не хватало чего-то этакого, роковых метаний, сверхъестественных страстей. Вот и нарвался на сумасшедшую.

Жанночка долго молчала, старательно размешивала сахар в своей чашке.

— Так, может, эта сумасшедшая и выстрелила? — произнесла она еле слышно.

— Мы уже с тобой это обсуждали. Не стоит идти по второму кругу.

— Не стоит, — кивнула Жанночка. — Знаешь, в тот вечер, когда вы уехали на премьеру, а потом все произошло… В общем, я убирала и запустила стиральную машину.

— Это ты к чему? — не поняла Катя.

— Это я к тому, что я постирала оба халата — твой и Глеба. В ту ночь, когда Глеба убили, никакого чужого лифчика в кармане не было.

Глава 8

— Чем ты занята? — кричала из кухни Ирина Борисовна. — Ты должна была сегодня вымыть гриб.

Маргоша сидела за письменным столом над пособием по химии для поступающих в вузы, но смотрела не в книжку, а в маленькое круглое зеркальце, которое стояло на раскрытой странице. Веко одного глаза было покрыто тонким слоем бледно-салатовых теней, на втором веке она тщательно растушевывала тени другого цвета, голубовато-бирюзового.

— Ты слышишь меня? Ты ничего не делаешь по дому, живешь здесь как в гостинице! — продолжала кричать из кухни Ирина Борисовна.

Маргоша поднесла зеркальце почти вплотную к лицу, потом вытащила из ящика письменного стола бутылочку жидкого лосьона и не спеша ваткой стала стирать бледно-салатовые тени. Нет, это не ее оттенок. Бирюзовый тон лучше.

Ирина Борисовна влетела в комнату, грубо дернула дочь за руку.

— Ах ты, дрянь! Это так ты готовишься к экзамену?

— Мам, ну надо быть совсем дебилкой, чтобы не сдать экзамены в этот твой несчастный мясомолочный институт, — спокойно проговорила Маргоша и аккуратно промокнула глаз косметической салфеткой, — а гриб я сейчас вымою, не волнуйся. Ты, мамуля, главное, не волнуйся. Нервы береги.

Она встала, чмокнула Ирину Борисовну в полную круглую щеку и танцующей походкой отправилась на кухню. Разношенные серо-коричневые тапки сваливались с ног. Ситцевый халатик был совсем стареньким, ветхим. Его еще в восьмом классе Маргоша сшила на уроке труда.

— Нервы береги! Будто тебе есть дело до моих нервов! — кричала ей вслед Ирина Борисовна. — Вся в отца! Семнадцать лет девке, ни копейки в дом не приносит! Ни копейки! Косметику покупать, морду малевать — так на это у тебя есть деньги, а матери дать — нет! Долго еще мне тебя, дармоедку, кормить?

Белый пластик кухонного стола давно облупился, потрескался. Клетчатые занавески выцвели, стали совсем ветхими и бесцветными. Лук в молочных картонках не прорастал, сразу гнил, и запах напоминал вокзальный сортир.

Евгений Николаевич успел уйти к женщине, от которой пахло дешевыми духами, пожить с ней несколько месяцев. Вернулся совсем бледный, похудевший, в трикотажных тренировочных штанах вместо брюк, в войлочных чужих ботах «прощай, молодость» вместо своих новых кожаных ботинок.

— Ирка, прости-и! — жалобно канючил он. — Пить брошу, начну зарабатывать… Ирина Борисовна не простила, но и не выгнала. Пить он не бросил, зарабатывал мало. Так и жили.

Маргоша запустила руку в желтую грибную жижу и попыталась подцепить ладонью склизкое чудовище.

«Поручик взял ее руку, поднес к губам. Рука, маленькая и сильная, пахла загаром. И блаженно, и страшно замерло сердце при мысли, как, вероятно, крепка и смугла она вся под этим легким холстинковым платьем…» — прикрыв глаза, читала наизусть Маргоша.

Ко второму туру творческого конкурса в Театральное училище им. Щепкина она готовила рассказ Бунина «Солнечный удар». В Школе-студии МХАТ все кончилось на первом туре. Во ВГИК она не стала подавать документы. На актерское отделение конкурс для девочек оказался чудовищным, сто семьдесят человек на место. А вот в Щепкинское первый тур уже прошла, и вполне успешно.