Я схватил карандаш и ткнул острым кончиком в зачеркнутую букву «т».
– Правильно будет «дед», с согласным «д» на конце. А это что? Здесь пишется буква «о», а вот тут как раз нужна буква «а».
– Я перепутал…
– Не ври, ты не перепутал, ты просто не знал. Поэтому иди-ка к себе, открой учебник и выполни это упражнение заново. Я проверю, Чарли.
– А ты обещаешь не рассказывать маме с папой про двойку?
Хитрец, своего не упустит. Я посмотрел на него внимательно, и, поймав мой многозначительный взор, Чарли спрятал тетрадь за спиной. Испугался, что я наябедничаю.
– Пожалуйста, – попросил он.
– Если не допустишь ни одной ошибки в задании, я подумаю.
– Серьезно? Спасибо. Ты лучший брат!
– Не подлизывайся, перебор, – вновь добавил громкость музыки я, этим самым поставив точку в нашем разговоре.
Стоило Чарли выйти, я тяжело вздохнул и наполнил легкие тоскливостью. И вновь я чувствовал себя пустым местом. Какой пример я подавал младшему брату своим «игнорированием»? Почему я не мог просто посадить его рядом и помочь исправить ошибки, поддержать или направить советом? Это ведь так просто – только руку протяни, выкажи желание! Но вместо этого, я прогнал его самому решать проблемы.
Музыка, которая минутами ранее восстанавливала душевное равновесие, теперь как будто давила на черепную коробку. Я отключил колонку вовсе и схватился за волосы. Мне больно, но терпимо. Тогда я потянул их сильнее, чувствовал как натягивалась кожа, как резала боль. Мне нелегче.
Я боролся с противоречиями, пытался заставить себя выйти из своей «пещеры» и заняться братом. Раз уж я лишился поддержки в детстве, то мой брат не доложен бороться со страхами, неуверенностями в одиночку, даже если это домашнее задание.
Поэтому я фурией вскочил изо стола с окликом «Чааарли» и хлопнул дверью. Это впервые, когда я вышел из периода «игнорирования» по своей инициативе.
***
Порой мне кажется, что «игнорирование» это не самый худший вариант… Точно не хуже того, что происходит в мире, стоит тебе выйти за пределы своей комнаты.
Заткнуть бы уши и прикрыть глаза, чтобы не видеть того безумия, в котором живет человек. Я не слушаю новости и не углубляюсь в политику, я верю в неизбежное зло и также верю, что виноватым в этом «зле» в конечном итоге станет человек. Люди и есть зло. И мои мысли не были бы столь пессимистичны, если бы не то самое зло в лице Элвиса. Я прозрел раньше, чем вырос, но мне по-прежнему страшно. Я боюсь человеческую природу. Разве я был не слишком мал для всего этого?
– Ты загрузил стол в багажник? – мама обклеила коробки с печеньем скотчем и посмотрела на меня с ожиданием.
Я кивнул ей, подставив липкую из-за джема ладонь под горячую воду. Кран шумел громко и будто, помимо джема, смывал с меня вдобавок навязчивые мысли.
– Мы опаздываем. Наверное, в этом сезоне наша семья единственная, кто приедет к полудню, – она сказала это с разочарованием, потому что не любит опаздывать куда-либо.
С улицы донёсся сигнал машины: папа просил поторапливаться. Я лениво вытер мокрую руку полотенцем и помог маме донести коробки с печеньем, предназначенные для ярмарки, к машине. Чарли легонько пнул меня, пробурчав, что мы слишком долго. Он любит ежегодную ярмарку хотя бы за бесплатный билет на аттракционы и сахарную вату. Его энтузиазм вполне оправдан, ведь детям абсолютно любые события видятся с совершенно иного ракурса. Чарли знал, что едет веселиться с друзьями, я же знал, что еду целый день торчать под солнцем и торговать печеньем.
Мама не ошибалась – мы правда прибыли на площадь последними и от того нам досталось не самое удобное место для продажи. Папа установил над нами огромные пляжные зонты, мама разложила ароматные печенья с шоколадной крошкой и выставила цену. Я держал банку, на которой начеркано «сто долларов». Это была наша цель – собрать средства для пожертвования.
– Людей гораздо больше, чем в прошлом году, согласись, Флора? – папа надел солнцезащитные очки и принял стойку охранника, только без формы и рации, которые бы дополнили образ.
– Ты лучше посмотри на чужую кассу! Почти полные! А у нас ни цента.
– Проблема, что ли? – ухмыльнулся папа, вынув из кармана куртки бумажник. Он достал две купюры и бросил в нашу банку.
– Ты серьезно? – возмущённо протянула мама, не приветствуя баловства, однако мы с папой только посмеялись и не стали доставать деньги обратно.
Первый час растянулся в целую вечность. Я, как запрограммированный робот, принимал купюры и бросал их в банку. Принимал, бросал, принимал, бросал, принимал, бросал. Аж голова кругом! Это настолько скучно, что наблюдение за гонкой между улитками – настоящий тест драйв! Казалось бы, ещё чуть-чуть, и я точно усну, но на горизонте, в виде нависшей надо мной тени, появилась она.
– Не зря я три раза обошла всю площадь. Ты всё-таки здесь.