Место полного исчезновения: Эндекит

Эти слова привели всех в такой восторг, что хохот разнесся над рекой на многие километры, и в чаще леса наверняка застыли в недоумении многие звери, замерли многие птицы, услышав впервые в своей жизни столь необычные звуки.

— „Раскаиваться надо лишь однажды, никто не принимает яда дважды“, — прочитал наизусть Игорь.

— Среди нас поэт! — насмешливо произнес Моня. — Омар Хайям.

— Нет! — улыбнулся Игорь. — Я прочитал из Абу Шукура.

— Будешь в лагерной самодеятельности участвовать! — насмешливо произнес Пан. — Лишнюю пайку заработаешь, студент.

— Да какой он студент? — попытался возразить Моня. — Он — поэт!

— Его уже окрестили в тюрьме! — утвердил кличку Игоря Пан. — Студент — понятно всем. А поэт, еще что подумают. Мало кто знает это слово.

— Омуля бы поесть! — мечтательно протянул Павлов. — Самая моя любимая рыба из породы лососевых. А еще я помню, как мы в детстве ходили заготавливать чернику и голубику. Она росла коврами, и мы собирали и бочками заготавливали на зиму впрок. Витамины все-таки.

Его изборожденное морщинами старое лицо сразу помолодело. Игорь не в первый раз замечал, как у людей, уходящих мыслями в далекое прошлое, в детство или в юность, сразу же молодеет лицо и загораются глаза. Видно, есть что-то, возвращающее человека в то состояние.

— Солененького омуля и я бы не прочь отведать под водочку! — неожиданно поддержал Павлова Панжев.

— А я больше любил копченого! — признался Павлов. — А еще я помню, как в юности ходил за соболем, драгоценным темным баргузинским соболем, за шкурками которого в Иркутск съезжались меховщики крупнейших фирм Лейпцига, Лондона и Парижа. Здесь были торговые экспортные базы. В сейфах Лондона, Парижа и Нью-Йорка и сегодня хранятся отборные шкурки темного соболя с клеймом, свидетельствующим о месте добычи — Баргузине. Шкурки держат в темноте, чтобы солнечные лучи, не дай Бог, не повредили тончайшие переливы цвета драгоценного меха.

На палубе, возле группы заключенных, появилась охрана с автоматами на изготовку с лейтенантом во главе.

Лейтенант минут пять смотрел на вверенных его попечению людей, осужденных за свои преступления на муки земные, но тоже почти вечные. Он внезапно позабыл, зачем он здесь появился, многодневное пьянство начинало сказываться.

Но наконец он вспомнил:

— Эй, шантрапа! — заорал он. — Сейчас все пойдете в гальюн на корме. Кто попытается бежать, сразу прошьем очередями. Предупреждаю заранее!

— Вот и архангелы! — констатировал Пан. — Скоро ночь!

Единственный гальюн располагался на корме, и Игорь с усмешкой представил себе, как в него выстраивается очередь заключенных под дулами автоматов.

Пан сразу уяснил значение этой усмешки.

— Напрасно ты думаешь, что сейчас туда выстроится очередь! — ехидно заметил он. — Все проще и страшнее.

И действительно!

Конвоиры отводили к гальюну по пять человек, и сия процедура затянулась надолго, пока последний луч заката не погас на чистом летнем небе.

После этого конвой натянул перед каждым рядом сидевших на грубых скамьях заключенных толстую стальную проволоку, на которую были нанизаны цепью наручники, и быстро и ловко сковали попарно всех заключенных. Теперь помимо того, что они скованы правая рука одного к левой руке соседа, оба были прочно прикреплены к стальной проволоке.

— А как спать в таком положении? — поинтересовался Игорь.

— Ты еще спать хочешь? — сыронизировал Моня. — Скажи спасибо, что одеться дали потеплее, а то воспаление легких было бы тебе обеспечено.

Конвоиры не только дали заключенным одеться, они категорически этого потребовали: рабы должны быть здоровы, чтобы было кому работать.

— Что-то нас маловато! — заметил Игорь. — Я имею у виду этап в этот лагерь.

— Таких этапов будет еще не один! — успокоил его Пан. — Мы навигацию открываем, а кто ее закончит, один Бог знает. Лагерей много, убыль тоже огромная, так что…

— Освобождают много? — не понял Игорь.

Его слова вызвали бурный всплеск хохота.

— Бабуся освобождает! — заметил Моня. — Безглазая, с косой ходит и, в покрывале, чтобы раньше времени ее не рассмотрели. Смерть называется! Не знаешь такую?

И все сразу стало грустно. Теплый вечер располагал к мирной жизни, а тут смерть встряла в разговор.

— А спать будем в положении сидя, друг на друге! — сообщил Пан, удовлетворяя любопытство Игоря.

— Друг на друге не получится! — засмеялся Игорь, все еще не веря в то, что с ним происходило. — Вы же все к проволоке прикованы, друг на друга не ляжешь.

— Ты как-то однозначно понял! — усмехнулся Пан. — Друг на друге — это когда спят приткнувшись друг к другу: голова одного на плече у другого, а голова второго на плече первого.

— И можно спать в таком положении? — удивился Игорь.

— Когда спать хочешь, то заснешь в любом положении! — ответил Пан и сразу потерял интерес к Игорю.

Его тоскливый взгляд устремился к темному лесу, бесконечным морем разлившимся по обе стороны реки.

— Слушай, доцент, — внезапно встрепенулся Пан, — а в этих лесах болота есть?

— Обширные лесоболотные урочища! — обрадовался сразу Павлов. — Долгомошные, сфанговые, болотнотравянистые…