Место преступления

Рабочий день, если он был здесь таковым, подходил уже к концу, когда Агеев, купив себе пакет фруктового сока и сдобную булочку, устроился у окна в магазине «Продукты» и принялся «завтракать». Одновременно слушал. Но никаких сведений о том, что где-то тут застрелился или же был убит хозяин «Универсала», он не услышал. Зато говорили о какой-то речке, где пляж загадили приезжие «городские». А что, и это уже информация. Надо только выяснить, где эта речка?

Уезжая из Москвы, Агеев, разумеется, взглянул на автомобильную карту области и обнаружил, к своему удивлению, надо сказать, протекающий в окрестностях Днепр — ни много, ни мало. А он-то думал, Днепр — это Киев, Украина… «Чуден Днепр при тихой погоде…», ну, и еще, конечно же, «Не всякая птица долетит до середины Днепра»… Вот и все сведения. Во всяком случае, интересно, что тут на самом деле.

До Днепра Филипп не добрался, рядом с Бобровом вился в лесах один из мелких притоков некогда великой, в писательском воображении, реки. А на присутствие пляжа у речки Кузовки — по-местному, ибо другого, официального названия у нее не было — ему указал возвращавшийся с неудачной рыбалки местный житель. Он же посетовал, получив от щедрого приезжего сигарету, что времена настали совсем плохие — вот уже и рыбу днем, что называется, с огнем… «А какие были омуты! Вот такущие сомы! Раков — невпроворот. И где это все? Зас… кругом!» — очень справедливо, с точки зрения Филиппа, возмущался хозяин этих мест. Ну, а где разговор затеялся, там и до расспросов недалеко, и до дельных советов. К тому же пора было подумать и о ночлеге.

Почему рыболов такой говорливый? Да потому что молчит весь день, пока рыбку стережет! Вот в нем и накапливается тоска по доверчивому слушателю. Или кто просто молчит и кивает, не перебивая при этом.

Словом, не прошло и пятнадцати минут, как Агеев успел вызнать, что если хороший человек поудить приехал, наслышанный о красоте и природном богатстве здешних мест, а не гадить повсюду вокруг себя, то ему самый раз приткнуться у Фроськи Морозовой — Морозихи, как ее все знают. Нет, совсем не древняя, даже со своим интересом пускает постояльцев. Тут же ведь фабрика, а по недавним временам сюда постоянно гонцы всякие прибывали — то стройматериалы, то мебель им требовались, вот и останавливались на денек-другой. Вместо гостиницы. И такая здесь была, да сгорела, а бывший хозяин начал новую строить, но…

«Одним словом, мил человек, беда у него стряслась, — сетовал рыболов. — Кто говорит, сам того, вроде как разорился. Было дело — до забастовки дошло. А кто — уделали, мол, конкуренты его. Так что у Морозихи вполне можно. Где, говоришь, живет-то? Ну, так пошли, провожу, по пути… На Лесной, семнадцать, свой дом. Угости-ка еще одной… Ишь, какие интересные теперь делают!» — сказал, рассматривая тонкую сигарету белого цвета с длинным фильтром.

Легко выходящий на контакт, Филя быстро познакомился с Сергуней, сторожем при фабрике, которую при наступившем бардаке вроде как и охранять-то нет нужды, не производит она нынче ничего такого, за что еще деньги могут заплатить. Разве что оборудование ценное, но там — своя охрана, районные менты подрабатывают, жить-то все хотят.

Так, за неспешной беседой, скорее воспоминаниями, подошли к довольно-таки добротному дому, принадлежавшему Ефросинье Морозовой. Прямо-таки живая история, подумал Филипп, вспомнив музейную картину про боярыню — тоже Морозову: суровая баба, бунты, стрельцы, староверы… Но здешняя сразу показалась Филе куда привлекательней. Представляя гостя хозяйке, действительно совсем даже и не старой женщине, а наоборот, пышной и розовощекой, прямо-таки кровь с молоком, если кто понимает, возившейся на огороде с прополкой — ее руки в желтых резиновых рукавицах сжимали пучки мелкой морковной и свекольной ботвы, — Сергуня отрекомендовал его уже в качестве своего хорошего знакомого. Знать, рассчитывал на ответный ход со стороны приезжего. И не ошибся.