Место происхождения

Дым от костра… И я вижу сквозь пламя:
лик материнский заплакан…
С памятью в карты режется память,
память поставлена на кон.

Женщина летом

Твое тело вылеплено из фруктов,
ты персиками пахнешь ночью.

Твой поцелуй проходит через губы к сердцу,
как струя воды, когда чист источник.

Как под дуновеньем ветра клевер на поле,
под лаской твоей дрожит моя кожа.

Ты вся как фруктовая ваза,
она у губ моих с берегом схожа.

Вечерний праздник

Когда бьет шесть часов, даже свет веселеет.
Языками огня он приходит в квартиры,
возвещает он людям явленье господне
в цветении супа и в молчании мира.

Закрывают окна, открывают буфеты,
опрокидывают на скатерть с хлебом корзинку,
и дети, усевшись за стол домашний,
видят кресло отца и крылья на спинке.

Суповая миска служит паром обедню,
ложка будущий сон разливает детям;
и как искренне дети сравнивают с луною
те пол-апельсина, что дают им на третье.

Когда бьет шесть часов, между рамами в окнах
чье-то сердце сияет розовым светом.
Бьет крылами молчанье вкруг свечей неподвижных,
и вещает господь в глубине буфетов.

Тетушка Исолина

Тетя Исолина, яблочный румянец.
Тетя Исолина, стройная, как ель,
моет пол на кухне, и сверкает глянец,
словно хлынул в окна водолей-апрель.

Тетя Исолина, сахарные руки.
Тетя Исолина, сладкий говорок.
Тетя Исолина вся в муке и луке —
значит, нынче будет праздничный пирог.

Нету феи лучше тети Исолины.
Тетушка с рассвета в кухне ворожит:
мастерит компоты или сушит дыни
и слезой похлебку тайно солонит.

Полный таз варенья, молоко в бидоне…
Тетя Исолина, фея детворы.
Помню, как сегодня: теплые ладони,
пахнущие дыней, гладят нам вихры.

Кожаный сундук

В обтянутом кожей сундуке,
под стражей нафталина,
две распашонки брата.
Проеденная крысой древесина.
Фамильное зеркало,
озирающееся лунатическим взглядом.
Мамин бант.
Карты, мудрые, как фолиант,
лоснящиеся сальным лоском.
Рядышком —
яблоко, вылепленное из воска
руками полуслепой прабабушки.

Затхлым запахом стал сундук,
а этот запах — бродячий дух.

Под вечер сгорбленные тени
выскальзывают из зеркала,
рассыпая по комнате дробный топот.
А потом
падают на колени, когда за окном
пастушья звезда осеняет тополь.

Книга нежности

На стеклянной странице, в переплете оконном,
причастился росою влажный лист краснотала,
и причудилась вечность вечереющим копнам,
и причудлив кустарник, словно ветка коралла.

Загустела округа, как смола на распиле,
над колодцем заплакал по-младенчески ворот…
Может, за поворотом той тропинки Вергилий
повстречался сегодня с улыбкой Тагора.