Как только я присоединился к тем пятнадцати, что формально разделяли мою уверенность, что-то негромко загудело — добавило свой гул к шуму вентиляции. Я повернул голову и увидел, как утром, что пол на свободном участке расступается. Выдвинулась такая же платформа, с таким же кубическим основанием. Но теперь чаши на нём не было. Над основанием возникла голограмма, подобная утреннему оружию.
Только вместо оружия в воздухе горели алые цифры.
10
9
8
7…
«Псы» двинулись к знакомой двери. Я, прищурившись, следил за ними. Когда на голограмме единицу сменил ноль, один из «Псов» повернул колесо на двери. Открыл.
Один за другим пятеро смельчаков вышли за дверь, и за их спинами она захлопнулась.
А вместо нуля появились пять одинаковых полосок.
— Пока зелёные — значит, все живы, — сообщил мне чернокожий парень, оказавшийся рядом. — Покраснеет — значит, одного убили. Уже, считай, всё. А если исчезнет — значит, совсем убили…
— Совсем убили, — повторил я. — То есть, больше семидесяти процентов?
— Ага. Нервная работа, — хохотнул парень. — Ладно. Перекусить не хочешь?
Я хотел. Как и обещал ночью Сайко, жрать хотелось. Утром, после испытания, стресс прошёл быстро, а вместо него накатил голод. Как будто и не было тех фаршированных макарон, которыми раньше меня можно было бы на сутки накормить так, чтобы я вообще о еде не вспоминал.
— А есть?
— Пошли.
Парня звали Жаст, и выглядел он лет на двадцать пять. Если странное имя я просто принял (ну, написалось ему такое имя буквами в голове, что он поделает), то возраст заинтересовал меня сильнее.
— А по какому принципу нас сюда набирают? — спросил я.
— Хороший вопрос, — сказал с набитым ртом Жаст. — Как встречу набирателя — так сразу у него и спрошу.
Мы сидели в кухне, вокруг нас суетились, готовя обед, стаффы. Примерно пяток пацанов, явно не дотягивающих до восемнадцати лет, столько же девушек постарше и один повар-китаец с изувеченной рукой. На ней не хватало двух пальцев, что не мешало ему тут верховодить. Видать, ещё «по воле» в готовке разбирался.
Лин была права, народу — более чем достаточно. В результате большей частью все просто симулировали занятость, по десять раз протирали один и тот же стальной стол, с повышенной тщательностью мыли посуду. А из разговоров я понял, что существует ещё и «другая смена», может быть, не одна.
Мы с Жастом сидели в углу, так, чтобы никому не мешать. Ели тот же утренний фарш, завёрнутый в свеженькие лепёшки. Откуда берутся продукты — это мне ещё предстояло выяснить. Мне предстояло выяснить об этом мире буквально всё.
— В Избранных, смотрю, в основном молодые, — пояснил я свой вопрос. — Ну, восемнадцать-двадцать…
— А я — старый, да?
— Я не говорил…
— Расслабься, друг. Я тут три года.
— Сколько?! — вытаращился я на Жаста.
Он грустно усмехнулся:
— Меня считают несчастливым. Многие предпочитают тянуть до последнего, лишь бы не брать меня с собой. Но иногда приходится брать. Несколько раз я собирал свою пятёрку — все от меня разбегаются. Такое чувство, как будто Место Силы имеет что-то конкретно против меня.
Я не нашёлся, что сказать, и Жаст, вздохнув, добавил:
— Никто не знает, как оно выбирает. Что играет роль. В основном — ты прав, восемнадцать-двадцать лет. Но иногда попадают и совсем молодые. Или как тот вчерашний чудила.
Я опять вспомнил толстяка.
— Если хочешь, можешь попытаться создать теорию. Хуже никому не будет, но хоть развлечёшься. Пока тебе интересно, но подожди, вот пройдёт хоть неделя. Увидишь, как здесь скучно.
— Угу, мне намекали, — кивнул я и откусил ещё кусок. Хрустящая лепёшка, сочный фарш… Господи, да я бы, кажется, тонну сожрал!
— Молодняк, в основном, заваливает испытания, — пояснил Жаст то, что я и без него понял. — Остаются в стаффах. Естественный отбор, если хочешь знать, никакой дедовщины.
— Да у вас тут вообще на удивление мирно, — заметил я, вспомнив, как Скрам и Гайто крыли друг друга такими словами, за которые даже у нас на филфаке давно бы разбили нос, как минимум.
— На то есть причины.
— А. То самое «жестокое наказание»? — кивнул я. — А что будет-то? Ну, если я сейчас поставлю подножку вот этому…
Мимо как раз проходил пацан с кастрюлей.
— Не смей! — дёрнулся Жаст и едва не уронил свою «шаурму». — Крейз, богом тебя заклинаю — не надо! Я пережил девять Наказаний…
— О, да ты злой?
— Ты не понимаешь, Крейз. Я тут — мухи не обидел. Это каждый раз были разные люди, каждый раз — новички, которые пытались самоутвердиться. А наказание — одно на всех. Поверь, даже одного раза хватит, чтобы навеки заречься не только бить, но даже и оскорблять людей.
— Оскорблять тоже нельзя? — усомнился я.
— Вообще, можно. Но если ты оскорбишь одного человека раз, два, десять раз…
— Ясно. Он психанёт, кинется на меня, а огребут все.
— Именно, Крейз. Ты быстро схватываешь.
— Да я вообще способный. Но тут все какие-то неразговорчивые. Почему бы сразу не объяснить, какое будет наказание? Я бы сразу испугался и даже мысли не допускал о том, чтобы…