Место в мозаике

– Прошу слова, – Ферт ослабил петлю шарфа, высвобождая рот, протер очки и выступил вперед. Свищев и Коквин, хотя никто от них этого не требовал, построили своих людей. Луна улыбалась, думая о чем-то своем, поскрипывали прихваченные стужей деревья, бесшумно клубились облака выдыхаемого пара. – Ребята, – обратился Ферт к налетчикам, и те немало удивились такому панибратству: за вожаком такого не водилось. – Давайте по-простому, без вывертов. Вот вы – нормальные, крепкие мужики – разве не чувствуете, сколько здесь падали? Я так просто копчиком ощущаю, как тонны гнили тянут под землю мегаватты, гигаватты нашей энергии. Чего там книжные вампиры – вон их сколько! – Ферт обвел погост рукой. Потом ткнул пальцем в направлении разгромленной сторожки: – Подумать жутко, что жизнь тех парней пропадает понапрасну, зря. Сколько бы они могли сделать полезного, доброго! А сколько денег тратится на эту помойку – с ума сойти! Денег мало, денег живым не хватает – но только попробуй, не выдели кладбищу: оно враз о себе заявит – размоет его дождем или еще что-нибудь, и тогда отрава, которая хуже любого биологического оружия, хлынет в водоемы, проникнет в наши дома и приведет нас сюда же, где кончаются все пути. Сегодня мы делаем первый шаг на пути освобождения от пагубных суеверий и диких традиций. Успех придет не сразу, и нам придется еще много, много раз повторить начатое, но капля камень точит. В сознании масс народится и окрепнет мысль, что лучше им будет держаться подальше от склепов и могильных крестов. Это, повторяю, произойдет не скоро. Но настанет день, когда враг будет разбит, и нас, первопроходцев, вспомнят добрым словом, и слезы благодарности прольются нашими потомками. А значит – к бою! Товарищ Холомьев – обеспечьте музыкальное сопровождение – чтоб с огоньком работалось!

Холомьев извлек из-под полушубка портативный магнитофон.

– Мороз крепковат, – заметил он озабоченно, нажал на клавишу, и из маленьких динамиков грянула родная «Весна».

Ферт подошел к памятнику, размахнулся и ударил носком ботинка точно в черточку, пролегавшую между годом рождения и годом кончины. Камень не дрогнул; иного от него и не ждали. Вооружившись украденными в сторожке ломом и лопатами, цвет и гордость «УЖАСа» молча набросился на надгробье. Оно недолго продержалось, бессильное против железа и бешеного натиска громил.

– Урну не забудьте! – крикнул Коквин.

Антон подсунул лом глубоко под раковину, навалился; к нему поспешил на помощь Злоказов. В два счета справившись с задачей, ударили в твердую землю остриями лопат. Копать было не так уж трудно, так как землю рыхлили не далее, как днем. Вывернули урну; Щусь, ликуя, схватил ее, поднял высоко и показал товарищам. Его окружили кольцом, завыли, закружились в хороводе.

– Не дожгли! – выговорил запыхавшийся Коквин, глядя на урну. – Ну что – исправим, спалим?

– Нет, – улыбнулся Ферт, – это неправильно. Надо, чтоб все было видно. Спалим – и что останется? Рубите ее в щепки! – приказал инструктор.

Вновь взметнулись лезвия лопат, раздался треск. Горстка темного порошка высыпалась на снег, Ферт кивнул Свищеву; – тот спустил штаны и, кряхтя, пристроился над обломками. Саврасов встал сзади – в очередь, но Ферт посоветовал ему поберечь добро для других.

– Краску! – велел инструктор.

Ему подали большую жестянку с торчащей малярной кистью, Ферт лично пошуровал внутри, приблизился к поваленному памятнику и черной краской намалевал свастику.

– А почему не что-то другое? – спросил, как всегда, любознательный Антон. Его пытливый разум не любил неясностей.

– Потому что свастика – жупел, пугало для людей, – растолковал ему Ферт. – Страх перед ней – генетический, она уже сама по себе устрашает. Нам ведь наплевать, кем нас сочтут – главное, чтоб была достигнута цель. Когда враг будет уничтожен повсеместно, тогда мы откроем, что не имеем никакого отношения к идеологии свастики.

Общими стараниями могилу было не узнать. Отряд, окрыленный победой, не собирался останавливаться на достигнутом.

– Ломай дальше! – крикнул Недошивин, и его призыв был услышан, и даже командиры подчинились, приветствуя инициативу снизу.

Разбежавшись кто куда, взялись за новые памятники и кресты. Разбивали вдребезги фотографии, мочились и оправлялись на свежий, искрящийся в лунном свете снег. Рисовали свастики и шестиконечные звезды, писали шестерки числом по три, крушили ограды, рубили лопатами кусты. Разогревшись, поскидывали в кучу шубы и пальто, а Недошивин, имевший обыкновение купаться в прорубях, и вовсе разделся – прыгал голый от креста к кресту, нанося точные, разрушительные удары.

– Свеженькая! – послышался из-за кустов восхищенный визг Щуся. – Вчера схоронили!

Бросив все, как есть, поспешили на его зов; Щусь нетерпеливо подпрыгивал, показывая на увешанный венками деревянный, на время установленный крест. Но табличку уже приладили, Ферт осветил ее своим фонарем и присвистнул:

– Двадцать девять годков – всего-то!

Свищев облизнулся.

– Какие будут идеи? – спросил он голосом одновременно и сиплым, и звонким.