Место в мозаике

– Мы завтракали, – Ши вскинула брови, разыгрывая удивление. – Очень по-американски. Папа – в галстуке, мама – в джинсах. Тосты и джем, молоко. Они доели, а после папа печально вздохнул и сказал, что они с мамой инопланетяне. Они раньше молчали, но вот теперь говорят. Мама стояла рядом с ним и вся сияла. Папа сообщил, что накануне их навестили маленькие зеленые человечки с огромными каплевидными глазами. И хлопнул в ладоши. Они с мамой тут же пропали, и я до сих пор не знаю, где они. На столе осталась посуда, утренняя газета. Папин пиджак висел на спинке стула, а мамин передник был аккуратно сложен и лежал на полочке, которая у нас над мойкой.

Брон осторожно оглянулся на выход. Еще убьет. Мало ли, что ему не по нутру – он остается человеком, и не желает болеть, умирать, подвергаться побоям, сидеть в тюрьме или в сумасшедшем доме; он стоит, как стоял, на островке безопасности с занесенной ногой. Мимо летят маршрутки и автобусы. В голове мелькнула мысль, что нужно пойти к стойке и что-нибудь взять, чтобы не выглядеть нелепым, хотя именно нелепым он и собирался быть.

– Остыл? Решил удрать? – Ши вновь поднесла чашку к сморщенным, как горелая фольга, губам.

Собравшись с духом, Брон наморщил нос и пожал плечами. Это будет его прощальный жест. Если события начнут разворачиваться, он уйдет от греха подальше.

– Я не кусаюсь, – Ши, не мигая, смотрела на него. – И никому нет до нас дела. Сиди и не дрожи.

Познобшин помолчал, потом вполне по-человечески протянул руку и представился:

– Брон.

– Ши, – та без интереса подержала двумя пальцами его кисть. – Скучаешь?

– Не без того. Хотите выпить?

– Нет, – покачала головой Ши. – Ты иди, бери, на меня не оглядывайся. И вообще наплюй на всех. Это все не люди, это то, что от них осталось. Набор жестов и слов, и ничего больше. Святой Грааль потерян – может, растворился в желудках, может – высрали.

– Ты придуриваешься, – Брон откинулся на спинку стула. – Я понял. Мелкая злоба на маму с папой, мелкие гадости. И большая проблема со здоровьем.

– Это уж мое дело, – усмехнулась Ши. – Мне все равно, что ты считаешь. Я сама с собой разберусь. Как-никак, я дочка инопланетян.

– У тебя довольно жалкое амплуа, – заметил Познобшин. – Вот мне, к примеру, не хочется быть человеком. И все. Ты не находишь, что в неопределенности больше вкуса, изысканности?

Ши обреченно вздохнула.

– Как меня достало – все объяснять, кто бы знал. Ты уши мыл? Я не инопланетянка, я дочь инопланетян. Слушать надо внимательно. Мои родители с виду были совершенными людьми. Это они считали, что превратились в пришельцев. Я же говорила: зеленые человечки с каплевидными глазами. Явились и что-то проделали. Возможно, брали их к себе на тарелку давным-давно, скрещивали там, изучали. Потом родилась я, они и меня изучали. А папа с мамой постепенно менялись, пока… Боже – кому я это рассказываю? Что ты там сартикулировал? Человеком надоело быть? Ну-ну. Много бы я дала, чтобы быть человеком. Но, – она подняла худой, узловатый палец, – настоящим, всамделишным человеком, с начинкой. А не как эти… – она махнула в зал.

Сердце Брона на секунду замерло. Ему вдруг показалось, что Ши может говорить правду. В следующее мгновение он уже этому не верил, но ощущал нечистое влечение к фигуре, сгорбившейся напротив и больше похожей на головешку, чем на женщину. Он понял, что о лучшем не мог и мечтать: сойтись не с человеком, но черт-те с кем. Готовый кузов для груздя. Шершавый борт, обугленные доски, столбнячные занозы, мышиный помет.

– Мечтаешь отыскать Грааль? – спросил он, чтобы что-нибудь спросить.

– У меня уже есть, – хохотнула Ши и допила чашку до дна. – Свой собственный. Жгучая темная субстанция, которая густеет, затвердевает в хитиновую оболочку. Выпрастываются клешни, гуляют усы… ам! Рак – вот мой Грааль.

– Ты что – обследовалась, что так говоришь?

– Не надо мне никаких обследований, я и без них знаю. Разве по мне не видно?

– Ну… – Брон неуверенно поерзал на стуле. Он не стремился успокоить и разубедить собеседницу, еще чего – он говорил, как думал. – Может, у тебя просто конституция такая, или гастрит. Мало ешь, много куришь…

Вместо ответа Ши набрала в плоскую грудь воздуха, закашлялась, склонилась над опустевшей чашкой. Приоткрыв рот, слила по бурой от кофейной гущи стенке алую слюну.

– Грааль, – проскрипела она удушливым скрипом, будто наглаживала воздушный шарик – до судорог, зуда и тошноты. Потом поболтала чашкой и проглотила черную смесь.

– Я тебя обманула, – сказала Ши. – Человеком я тоже не хочу быть. Я никем не хочу. Возможно, чем. Скажем, каким-нибудь процессом… или содержанием.

Она лукаво посмотрела на Познобшина.

Брон почувствовал сладостный и жуткий спазм в животе.

– Давай все-таки выпьем, – предложил он снова. – Кажется, мне сегодня повезло.

И ему снова померещилось, что за него разговаривает кто-то другой.

– Клеишь меня? – равнодушно осведомилась Ши.

– Пока не знаю.

– Но это человеческое занятие, не находишь?

– Нахожу. Но теперь начинаю верить, что не всегда.

– То есть?

– Ты же дочка инопланетян. Не каждому человеку захочется клеить.