Место встречи изменить нельзя. Гонки по вертикали

– Здравствуйте, комиссар Мегрэ. Недавно виделись, а я уже соскучился, – сказал он со смешком, но барственных тяжелых «э» в его словах не было.

– Прэлестно, – ответил я. – Правда, я еще не комиссар, я пока только капитан. Но, несмотря на это, тоже соскучился. Хотел как раз посылать за вами. И за продавщицей Надей…

– Не надо, – махнул он рукой, – не надо всех этих криминальных приемов.

Профессор сунул руку в карман и протянул мне плоскую коробочку:

– Вот возьмите, это ваша звезда…

От неожиданности я замер. Обнорский грустно засмеялся, сказал:

– Что же вы не берете? Она ведь вчера была вам так нужна, что практически стоила мне остатков семейного благополучия.

Не слушая его, дрожащей рукой я взял коробочку и открыл крышку. На черном бархатном ложе сияла восьмиконечная звезда – второй атрибут ордена Святого Александра Невского. Я перевернул коробочку, и звезда, шероховатая, теплая, тяжелая, легла мне на ладонь. На потускневшем серебре основания ордена был четко виден номер – 46/214. Она самая! Я осторожно положил на стол звезду, торопливо отпер сейф, достал из сигаретной коробки крест генерала Дитца и показал Обнорскому:

– Видите, на них одинаковые номера.

– И что?

– У вас была не брошь – это вторая часть ордена. Господи, неужели вы не понимаете? Это же был пароль! Пароль и отзыв! Крест – пароль, звезда – отзыв.

Обнорский смотрел на меня с удивлением, потом с какой-то осторожностью взял в руки звезду и принялся внимательно рассматривать, а я сел за стол и потер ладонями лицо, приводя мысли в порядок. Ну погодите теперь у меня! Я вам покажу, что и я кое-как научился воевать. И вы меня не устранили вначале, не вывели из игры, а теперь еще посмотрим, кто кого. Я и сам не знаю, кому я грозился – Батону, Кастелли или мертвому Сытникову, а может, им всем и тем, кого я еще даже не знал, но с кем собирался встретиться и потягаться всерьез. Меня вывел из раздумий голос Обнорского:

– Иногда я жалею, что занялся абдоминальной хирургией, а не психологией.

– Почему? – спросил я по инерции, не вдумываясь в его слова.

– По большому счету это интереснее, завтрашний день медицины за психологами.

Мне казалось, что я понял его, и участливо спросил:

– Это вам жена не велела звезду давать?

– Жена? – удивился Обнорский. – Нет, она здесь совсем ни при чем. Она вообще не знала, что я купил эту брошь…

Я посмотрел на него с недоумением. Обнорский отвернулся к окну и, будто продолжая разговор с самим собой, задумчиво сказал:

– Нет в мире лжи, которая когда-то не стала бы явной. Когда вам будет столько лет, сколько мне сейчас, и, не дай бог, вы однажды поймете, что прожили жизнь с чужим и неприятным человеком, возможно, у вас тоже недостанет душевных сил сделать решительный шаг и уйти. С годами это все гораздо труднее. Короче говоря, моя жена и не знала о существовании броши…

Он встал, но, видимо решив, что я не все понял, уточнил:

– Звезда была куплена и преподнесена совсем другому человеку. Вчера я не мог вам этого сказать, да и не должен я всего объяснять. Просто… почему-то мне было бы неприятно оказаться в ваших глазах прохвостом… Я могу быть свободен?

– Подождите одну минутку, я оформлю выдачу звезды…

– Не надо. Когда пройдет в ней нужда, позвоните мне в клинику, я заберу.

– Все-таки, пожалуйста, подождите. Это не только для вас требуется, но и для дела тоже…

Сашка небрежно бросил звезду на стол и сказал:

– Я сразу почувствовал, что здесь что-то не то. Один мой знакомый немец в таких случаях говорил: их хабе цвай бабе…

– Меня его возраст смутил – все-таки ему шестьдесят шесть. Это же немало? – спросил я у Сашки, которого считал большим специалистом в вопросах любви.

– Ничего, в любви все возрасты проворны, – успокоил меня Сашка. – Я вот чего не пойму: как смог Сытников после всех жизненных передряг сохранить звезду этого генерала? Дитца этого самого? И как крест от ордена оказался у Кастелли? Прямо чертовщина какая-то! Ну ничего, поживем – увидим.

Он сказал это так спокойно и уверенно, будто стоило ему подойти к первой же будочке справочного бюро на Страстном бульваре, заплатить двадцать копеек, и ему незамедлительно выложат все сведения.

– А тебя не смущает, что и Дитц, и Сытников уже на том свете? – спросил я с насмешкой.

– Смущает. Но Кастелли-то на этом? И надо полагать, он не от себя работает. Не один он, ты про Батона забыл, – сказал уверенно Сашка. – Я помню, еще в институте профессор Строгович сказал нам, что неустановимых истин не бывает. Бывают истины, которые не удалось установить. А он мужик умнейший. У него шапка, наверное, шестьдесят четвертого размера была. Я бы мог из нее себе сделать меховое пальто…

– Я не уверен, что Строгович счел бы правильным такое использование своей шапки. Так что пусть уж он ее носит и дальше, а ты походи пока в своем балахончике невыразимом.