Метаэкология

Так на магической стадии боги и иные потусторонние существа выступали в качестве помощников или противников волевых воздействий. С ними связывалась система табуирования, которую они поддерживали с помощью своей магической силы. В то же время табу не распространялись на потусторонние существа, которые, таким образом, находились вне сферы нравственности. Уподобиться богу на этой стадии означало заимствовать его магическую силу безотносительно к ее использованию во благо или во вред. Иначе говоря, быть как бог не означало быть добродетельным. Этические нормы, не связанные с табуированием (отражающим инстинктивную нравственность), задавались отсылкой к обычаям предков, в чем несомненно была своя логика: если предки выжили и оставили жизнеспособное потомство, то соблюдение их обычаев гарантирует то же самое, во всяком случае до тех пор, пока условия существования остаются неизменными.

Нетрудно заметить, что следование обычаям предков, в сущности, представляет собой перенесение биологического механизма генетической наследственности в область метаэкологии. Как и в биологической эволюции, жесткость механизма наследования может оказаться пагубной в быстро меняющихся условиях.

Метаэкология, по видимому, нуждалась в дополнительных механизмах, обеспечивающих, подобно биологическим мутациям и модификациям, возможность дальнейшего развития системы этических норм. Вместо этого наши предки стремились к приданию этическим нормам абсолютного характера, все чаще приписывая им потустороннее происхождение.

В фаталистический период обычаи предков все еще служили основой этики, в той или иной мере (наибольшей в конфуцианстве) сохраняя свое значение и в последующих религиозно-этических системах. К ним, однако, прибавилось отношение к судьбе как нравственный критерий (следование судьбе — признак мудрости и добродетели, противостояние ей — признак безрассудства и порочности). Судьба же, безликая и слепая, никак не могла быть идеалом нравственности. Тем более далеки от этого идеала были боги, сами подвластные судьбе, но, в отличие от людей, неподвластные нравственным нормам. Систематическое нарушение последних было свойственно как высшим, так и низшим богам фаталистического периода, а для некоторых из них (вавилонский Энлиль, индуистский Шива, греческий Гермес, скандинавский Локи — все фаллические боги-разрушители) безнравственность стала основным свойством. Те, кто, подобно Танталу, стремились сравняться с богами, подражали им в плохом, а не в хорошем.

Бог-инициатор всемирного потопа, разрушитель Содома и Гоморры, в сущности, мало отличался от Энлиля или Шивы и не желал даже слушать нравственные доводы Авраама. Однако с течением времени отношения между ним и людьми существенно изменились, о чем свидетельствует серия договоров между этим богом и его избранным народом, вплоть до последнего, записанного на каменных скрижалях и регламентирующего божественным авторитетом все жизнепроявления, от диетических и сексуальных до политических и культовых. Но и в этой теократической системе бог, полновластный законодатель в области этики, сам остается непредсказуемым, неисповедимым, иначе говоря, неизмеримым посредством им же самим созданного нравственного мерила. Для Моисея подчинение богу становится признаком добродетели, каковым для Сократа было следование судьбе. Но и бог, и судьба отделены от человека такой непреодолимой дистанцией, что никак не могут (по-прежнему не могут, если иметь в виду античных богов) служить примером для подражания.

Религии нового времени, выросшие на почве религий магического и теократического периодов и в той или иной степени впитавшие элементы этих последних, характеризуются сокращением дистанции между богом и человеком с помощью божественных посредников, Иисуса, Будды, Магомета, которые, будучи сыновьями человеческими, в то же время неразрывно связаны с потусторонним миром в качестве сыновей, полномочных представителей или (в буддистском варианте) перевоплощений богов. Именно благодаря произведенному таким образом сокращению дистанции стал возможен призыв: «Будьте совершенны, как отец ваш небесный».

Бог впервые берет на себя функцию нравственного идеала, примера для подражания, наделяя ею и божественного посредника (в буддизме, выросшем, в отличие от христианства и магометанства, не на теократической, а на магической почве, конечным идеалом служит не божественный символ, а особое состояние души, называемое нирваной, но принцип от этого не меняется, поскольку нирвана в этом мире недостижима и, подобно богу, целиком принадлежит миру потустороннему).

В этическом плане коренное различие между старыми и новыми религиями заключается в том, что первые лишь закрепляли уже сложившиеся этические нормы, восходящие к первобытным инстинктам или обычаям предков, т.е. имеющими вполне земное происхождение и доступными каждому, кто хочет слыть добродетельным, вторые же возносили идеал над землей, за пределы человеческого опыта, открывая тем самым перспективу бесконечного совершенствования.