Метафизика

В то время как эти факты указывают на разделение функции речи на разнообразные части, нужно принять во внимание одно уже упомянутое выше обстоятельство. Было замечено, что уничтожение произвольного движения, наступающее вследствие удаления определенной корковой области мозга, нам нисколько не разрешает как-нибудь локализировать и волю в эту область, но самое большое позволяет нам сделать вывод, что ближайшие звенья для перенесения возбужденной воли на нервные пути удалены. Подобно этому, т. н. центр речи, представляет собой область, удаление которой уничтожает функцию речи, и именно, смотря по специальным условиям, выпадает либо понимание, либо артикуляция слов, либо способность письма и понимания написанного. На этом основании рассуждать о местопребывании способности говорить, писать и понимать произнесённые или написанные слова, мы по истине имеем так же мало права, как утверждать, что известный винт в часовом механизме управляет ходом часов, потому что последние останавливаются, когда этот винт вынимается. Уже потому, очевидно, нельзя допустить, чтобы такая сложная деятельность, как образование и понимание речи были связаны со строго ограниченной центральной областью, что при всех этих отправлениях, которые связаны с речью, необходимо ещё простое воспринимание звуковых и световых впечатлений, а также и простое произвольное движение мышцами артикуляции и писания. А что произвольное движение языком и рукой, чувство зрения и, несомненно, также слуха имеют отдельно своих центральных представителей, помимо того центра речи, это мы уже видели. Все, следовательно, заставляет принять, что последний также содержит лишь члены — посредники или узловые пункты, удаление которых нарушает многочисленные и разнообразные элементы в их общем действии.

Есть ещё одно замечательное явление, приводящее иногда в сомнение при вопросе о локализации, замеченное сначала при центральных поражениях речи и нашедшее затем подтверждение в других случаях. Это явление состоит в постепенном восстановлении отправлений. Оно, правда, наступает обыкновенно только тогда, тогда поражение не слишком большое; такая реставрация нe была бы удивительна, если бы в то же время исчезали изменения в мозгу. Этого, однако, здесь нe бывает. Скорее заметила, что функциональное восстановление может быть совершенно достигнуто, даже когда поражение мозга ещё существует без изменения. Неудивительно, если некоторые физиологи в этом видели противоречие с локализацией отдельных отправлений и готовы были поэтому вернуться к воззрению Флуранса на одинаковое значение всех частей мозга. Этот выход, однако, при наличности многих фактов, найденных согласно различным методам и выше уже обозначенных, становится всё невозможнее. Точно так же не справедливо из этого исправления поражений выводить заключение против всякой локализации. Мы имеем только право заключить, что локализация не абсолютно неизменна, но что с течением времени другие части мозга могут приобретать способность взять на себя отправления выпавших. Действительно, этот закон заместительства — важное и неотъемлемое дополнение к учению о разделении функций. Что это за физиологические процессы, посредством которых потеря отдельных областей мозга в такой широкой степени покрывается компенсирующей деятельностью других, — этого, правда, мы решительно не знаем. Но факт этот стоит далеко не как изолированное явление, относящееся только к мозгу. Кто потерял правую руку, тот может без больших затруднений приучить левую руку ко многим механическим приёмам, к которым она раньше была неспособна. Я помню одного безрукого человека, который правой ногой писал, рисовал и не без ловкости владел кистью. У косящих можно наблюдать, что первоначально существующее двойное зрение иногда выравнивается благодаря тому, что образуется новое распределение пунктов сетчатки на обоих глазах. Такого рода случаи приспособления и приучения в организме встречаются везде, и нет ничего удивительного, что их в такой выразительной степени представляет мозг, так благоприятно устроенный для заместительств, благодаря многосторонним соединениям нервных волокон. В то же время тут снова лежит косвенное доказательство взгляда, что несложные способности, как «способность говорить» локализованы как таковые, а подобная способность всегда составляется из запутанного взаимодействия простых процессов, которые уже действительно связаны с определенными центральными элементами. Ибо мы себе можем представить, что нервное волокно, при поражении нормального пути, как-нибудь в виде помощи проводит другие импульсы движения или чувственные впечатления, а не свои обычные; но едва ли мы себе можем представить, чтобы элемент, который до сих пор управлял исключительно артикуляцией слов, при случае перенял бы также деятельность органа запоминания слов.