— И если его кто-нибудь возьмёт за руку и насильно поведёт по крутому и неровному подъёму на гору, и не остановится до тех пор, пока не выведет его на солнечный свет, то не будет ли узник, пока его будут тащить в гору, одновременно и страдать, и негодовать? И когда он выйдет на свет, и его глаза наполнятся блеском, то будет ли он в состоянии видеть вещи, теперь называемые для него истинными?
— Конечно, сначала нет, сказал он.
— Да, и я думаю, что ему понадобится время, чтобы начать замечать вещи, находящиеся там наверху. Прежде всего, и легче всего он заметит тени, затем отражения людей и предметов в воде и только после этого сами вещи… И только после всего этого, я думаю, он получит способность замечать и созерцать солнце… он начнёт рассуждать сам с собою относительно солнца; скажет себе, что солнце производит времена года и управляет всеми вещами в видимом мире, и что оно есть некоторым образом причина всех вещей, которые он раньше видел. И когда он вспомнит место, где он раньше жил, и то, что там считалось мудростью, и своих товарищей по заключению, то разве он не почувствует себя счастливым от происшедшей с ним перемены… И если там были какие-нибудь почести и награды для тех, кто лучше замечал проходившие тени и лучше помнил, какая прошла впереди и какая позади, и какие вместе — и по этим наблюдениям был способен предсказать вперёд, что случится — то захочет ли он этих наград? Будет ли завидовать он тем, кто там пользуется почётом и властью? И не предпочтёт ли он лучше страдать и терпеть, что угодно, чем обладать такими мнениями и жить таким образом?.. И подумай дальше, сказал я, Если такой человек опять сойдёт в пещеру и сядет на прежнее место, то не наполнятся ли темнотой его глаза, вследствие того, что он пришёл с солнечного света. И если он теперь должен будет высказывать своё мнение о проходящих тенях и рассуждать о них с людьми, которые были вечно прикованы, то, пока его глаза опять не привыкнут к темноте,(что не сделается скоро) не будет ли он возбуждать смех узников, и не скажут ли они, что, поднявшись так высоко, он вернулся с повреждённым зрением. И если кто-нибудь захочет освободить узников и повести их к свету, то не предадут ли они его смерти, если только будут в состоянии наложить него руки?
— Без сомнения так, сказал он, они предадут его смерти.