Метафизика любви

Достаточно обратиться к типичному холостяцкому эгоизму, чтобы на фоне этой антитезы ясно увидеть своеобразие того измерения жертвенности, которое заложено в любви, прежде всего в большой, всеохватной любви к другому человеку. Эта противоположность холостяцкому эгоизму отчетливо показывает нам, что в большой любви полная актуализация личной жизни представляет собой антитезу любому эгоцентризму.

Превосходство чистой трансценденции над личной жизнью как противоположность "угасанию" последней

Несомненно, в этих формах любви счастье и благополучие любимого человека должны иметь приоритет над счастьем, проистекающим из unio с любимым человеком. Однако первое связано со вторым глубокой гармонией.

Аналогичное должно иметь место и на самом высоком уровне, когда нашему счастью и благополучию следует предпочесть славу Божью и Его святую волю. Главной темой является similitude Dei (наше подобие Богу), побочной - наше beatudo (блаженство). Личная жизнь должным образом упорядочивается, оформляется только тогда, когда славе Божьей отводится первое место даже по сравнению с самыми глубокими и высокими побуждениями личной жизни. В таком выходе за пределы всякой личной жизни не только заключается высшая актуализация транс-ценденции, но и сама личная жизнь в качественном отношении приобретает свой истинный, полноценный характер.

Сравнивая между собой следующие религиозные установки, мы лучше поймем то, что приоритет чистой трансценденции над личной жизнью совершенно не означает угасания последней, - что, более того, стремление к такому угасанию основано на роковом заблуждении.

Во-первых, это установка человека, имеющего ярко выраженные желания, надежды, для которого существуют выраженные "блага для него самого". Он молится о всех вещах, которые близки его сердцу. В своих просьбах он доверчиво обращается к бесконечному Божьему милосердию. Но над всеми вещами, трогающими его сердце, главенствующее положение занимает Божья воля. Каждая его молитва созвучна словам Господа в Гефсиманском саду: "Впрочем не как Я хочу, но как Ты". Этот примат выражается также в том, что он постоянно готов отказаться от чего угодно, даже приносящего ему высшее счастье, если на то будет воля Божья. Поэтому он в любой ситуации стремится понять, чего хочет Бог. Он принесет в жертву любую радость, пусть даже самую добрую и благородную, например переживания, связанные с великим произведением искусства, если его призовут помочь чьему-нибудь горю. Такому человеку свойственна полноценная личная жизнь, но он готов в любую минуту отставить ее, если его призывает к этому нравственно значительная ценность или из каких-нибудь особенных обстоятельств явствует, что такова воля Божья.

Другая установка - это установка человека, который говорит: "У меня нет никаких стремлений, никаких надежд, мне будет желанно все что ни случится, если на то будет воля Божья. Я не хочу ни о чем просить Бога, ведь Он знает лучше, что должно произойти, и важна одна Его воля". Мы не хотим затрагивать вопрос о том, возможна ли такая установка вообще, реализуема ли она. В нашем контексте достаточно того, что существуют люди, рассматривающие подобные умонастроения как в высшей степени достойные. При такой установке отказ от личной жизни считается идеалом - кульминацией покорности Богу и самоотречения. Отличие от вышеупомянутой установки очевидно. В такой пагубной позиции, совершенно противоречащей литургии и жизни святых, следует различать две фундаментальные ошибки.

Первая заключается в непонимании сущности личности, той фундаментальной роли, которую Бог предназначил человеку, наделив его свободной волей. Личности отказывается даже в праве (если эту установку последовательно реализовывать) "алкать и жаждать правды", "искать Царства Божьего". Человеку отказывается в праве молить о чем-либо, на что-либо надеяться в ценностноответной установке; в конечном счете человеку отказывается в способности постигать ценности - ив первую очередь нравственные ценности - и лично бороться за них. В стремлении все отдать Богу, отказаться от всего, кроме послушания Ему, предоставить слово только Ему, человек доходит до того, что отвергает человеческую личность, отрицает то, что отличает ее от безличных созданий, отрицает ее характер как полноценного субъекта, существа, с которым говорит Бог, к которому Он обращен, которое предназначено к диалогу с Богом. И тем не менее это все элементы, составляющие сущность imago Dei (образа Божьего). Неразумное рвение, с которым предаются Богу, приводит к исчезновению человека как личности. Вместо того чтобы достигнуть similitude Dei, приходят к обездушиванию личности или к ее инструментализации. Это заблуждение намного превосходит отказ от личной жизни, охарактеризованный выше. Идеалом здесь является полная деперсонализация и в итоге пассивный фатализм.