Во-первых, истинное объективное благо для другого человека в каждой отдельной ситуации видится здесь с особой ясностью. Caritas открывает нам глаза на истинное объективное благо, поскольку она все видит в Божественном свете. Линия, которая отделяет истинное объективное благо от субъективного, высокое благо от менее значительного, длительное - от сиюминутного, с окончательной ясностью доступна только взору caritas. Во-вторых, только в caritas присутствует окончательная трансценденция - истинное «для него». Только здесь по-настоящему осуществим переход в счастье «для него» без разрушения категориального характера соответствующей любви. Только эта святая доброта позволяет при полном сохранении категориального характера любви, высоконапряженного intentio unionis реализовать в полноценной теме счастья - хотя она и является только второстепенной, - то измерение жертвенности, которое заключается в категории «для него». При этом опять-таки ясно видно отличие caritas от любой благожелательности, проистекающей из высокоморальной установки.
Другим признаком преисполненностью caritas, с которым мы тем самым сталкиваемся, является то, что, несмотря на большое значение intentio unionis, благополучие, счастье и спасение любимого человека имеют безусловный примат над союзом с ним. Мы говорили об этом уже раньше, когда показали, что само по себе intentio unionis не имеет никакого эгоистического характера и что этот последний, наоборот, является результатом изменения внутренней субординации на противоположную, т.е. помещения unio на первое и самое высокое место. Здесь, однако, важно показать, каким образом преисполненная доброты любовь включает в себя в качестве существенного момента этот примат счастья любимого человека. Ведь этот момент глубочайшим образом связан с
Полное сохранение логоса любой естественной категории любви и ее увенчание caritas
Необходимо еще раз со всей решительностью подчеркнуть, что этот дух истинной любви не только не снимает категориальных различий, но даже помогает со всей ясностью увидеть и вслушаться в логос соответствующих любовных отношений; этот дух любви, не имеющий ничего общего с отождествлением или нивелировкой, требует, чтобы человек поступал в соответствии с имманентными свойствами той или иной любви. Это даже специфическое следствие caritas, ее специфическое проявление. Было бы настоящим бессердечием не дать другому человеку то, что отвечает логосу отношении, произнесенному между нами Божественному слову. Чуткое вслушивание в этот логос, бдительная готовность выполнить его требования составляют сущность этого духа любви. Если мы относимся к близкому другу так, как относились бы из любви к ближнему к чужому человеку, то такое отношение не может быть названо полным любви, поскольку в этом случае отвергается внутреннее слово, которое должно быть к нему обращено как к другу, которое я высказал ему, когда возникла наша дружба. Поэтому между этим духом любви, caritas, этой изливающейся добротой и соответствующим словом любви в различных ее видах существует глубокая взаимосвязь. Следовательно, как бы ни отличалось это слово как таковое от свойства caritas, тем не менее частью этого свойства, этого духа любви является то, что к любимому человеку обращено то самое слово любви, которое соответствует данному ее виду и логосу конкретных отношений. Нельзя назвать черствостью то, что человек не завязывает с другим человеком дружеских отношений. Caritas, доброта совершенно не требует, чтобы я с кем-то заключал дружбу, если между нами не было произнесено Богом особого слова. То же самое касается и супружеской любви. Однако,
Две формы «естественной любви к ближнему» и их отличие от христианской любви к ближнему