Наконец, любой естественный вид любви, пустивший корни в нашем сердце, возлагает на нас серьезную нравственную задачу. Преисполнить любую естественную любовь духом caritas - это специфически нравственная задача. Поскольку такая задача совпадает с преображением естественной любви во Христе, она является нравственной в смысле христианской нравственности, которая, как мы отмечали во многих своих книгах, завершает и увенчивает естественную нравственность, хотя одновременно она и бесконечно превосходит последнюю.
Как мы подчеркивали в главе XI, любая естественная любовь должна быть преисполнена духом caritas; и только в этом случае соответствующая естественная любовь - будь то любовь детей к родителям, супружеская или дружеская любовь - достигнет расцвета и раскроет свою специфическую сущность. В этом смысле мы должны сказать: все естественные виды любви хотя и являются «подарком», который мы не можем подарить себе сами, однако каждый из них заключает в себе призыв к нашему свободному сотрудничеству. Мы обязаны «учиться» по-настоящему любить, поступать в соответствии с духом любви. Эта обязанность «учиться» по-настоящему любить тесно связана с преисполненностью любви духом caritas.
Нет нужды доказывать, что эта задача является нравственной, что здесь имеет место тесная связь между естественной любовью и нравственностью. Призыв является нравственным, задача - религиозна и нравственна, и если эта задача выполнена, то и естественные виды любви становятся носителями высочайших нравственных ценностей.
Но мы не будем заниматься анализом этого особо важного отношения любви к нравственности - седьмого из приведенных здесь - так как мы уже обсуждали это в главе XI.
Теперь мы займемся подробным анализом различных фундаментальных связей между естественной любовью и нравственностью.
Мы начнем с первой, т.е. с вопроса о том, какие нравственные достоинства любви вытекают из се ценностноответной функции.
В нашей «Христианской этике» мы говорили о том, насколько интеллигибельная взаимосвязь существует в сфере ценностных ответов между типом ценности какого-либо объекта, с одной стороны, и качеством установки - с другой.
Качество, а также «степень» ценностноответной радости соответствуют типу и иерархической высоте ценности, которая мотивирует эту радость. Восхищение «Севильским цирюльником» Россини в качественном отношении отличается от восхищения бетховенской «Девятой симфонией». Последнее - при условии, что в обоих случаях ценность действительно познана и имеет место чистый ценностный ответ - с необходимостью является более возвышенным и глубоким.
Связь между содержанием ценностноответной установки и мотивирующей ее ценностью, с одной стороны, возникает сама по себе, а с другой - имеет характер долженствования. Объекту, наделенному высокой ценностью, опять-таки при условии, что его ценность действительно понята и что установка мотивируется исключительно ценностью, с необходимостью дается иной ответ, чем иерархически более низкому объекту. Если кто-то понял «Севильского цирюльника» и «Девятую симфонию» в их истинном содержании и дает ценностный ответ, то не может быть, чтобы он не восхищался несравненно больше «Девятой симфонией» и «логос» восхищения
Но помимо такой необходимой зависимости «слова» ценностного ответа от ценности соответствующего ответа, здесь существует также отношение долженствования. «Девятой» следует дать другой ответ. Любому объекту, наделенному подлинной ценностью, причитается адекватный ответ, и чем выше объект, тем «больше» соответствующий ответ должен заключать в себе восхищения, восторга и т. д.
В нашем контексте, однако, прежде всего важно понять, что зависимость качества и силы ценностного ответа от ценности объекта имеет решающее влияние на нравственное достоинство ценностного ответа. В нашей книге «Христианская этика» мы также показали, что вопрос о том, является или нет ценностный ответ носителем нравственной ценности, связан с тем, какие ценности в объекте, к которому он относится, мотивируют его. Это должен быть такой тип ценностей, который мы в качестве нравственно значимого противопоставляем нравственно незначимым ценностям. Кроме того, мы показали, что высота нравственно значимых ценностей, на которые дается ответ, существенно влияет на высоту нравственного достоинства соответствующего ценностного ответа. Поскольку любовь является ценностным ответом, то и здесь существует связь между «словом» любви и мотивирующей её ценностью. Но мы отвлекаемся здесь от отношения долженствования и сосредоточиваемся на необходимой связи между словом любви и воспламеняющими ее достоинствами любимого человека. Наш вопрос звучит так: какое влияние оказывают ценности, мотивирующие супружескую любовь, на нравственное достоинство любви?