Метафизика любви

Но мы также видим, что в этих случаях имеет место само по себе требование принять подобный дар и не отказываться от него, которое лишь по мнению данного человека перевешивается другим, более высоким требованием. Правы они или нет, но такие люди отказываются от любви, поскольку считают, что этого требует от них служение более высокой, по их мнению, ценности, чем брак. Это однозначно свидетельствует о том, что само по себе требование принять такой дар существует, которому человек не следует только по серьезным причинам. Конечно, в таких случаях чаще всего это ощущается как отказ от счастья, а нравственный призыв, заключающийся в этом счастье, не воспринимается таковым. днако объективно здесь имеет место нравственно определенный призыв. В любом случае не является в нравственном отношении нейтральным то обстоятельство, ценит ли человек ниспосланное ему, принимает ли он это с благодарностью или отвергает ради какого-нибудь менее ценного блага. Если человек способен понять ценность данного блага, то принесение его в жертву более периферийному благу не будет нравственно нейтральным. Поступок Исава, продавшего свое первородство за чечевичную похлебку, не является нравственно иррелевантным. Хотя это и не является тяжелым грехом, нравственной несправедливостью в строгом смысле, тем не менее это нечто нравственно недостойное.

В нашем же случае речь идет об особом даре, принятие которого связано со многими нравственно позитивными установками. Поэтому еще усиливается нравственная значимость этого дара, т.е. предложения принять его.

Приглашение и призыв к любви

Теперь мы имеем в виду «предложение» любой значительной любви, занимающей центральное место в жизни, а не только случай зарождающейся любви между мужчиной и женщиной. Всякий раз, когда отказ следует по вышеупомянутым нравственно негативным мотивам, имеет место нравственно релевантное требование принять дар. Говоря о даре, мы сейчас имеем в виду не любовь другого человека к нам, а тот факт, что мы встретили того, кого могли бы полюбить, - дар возможности любить. Но, очевидно, это требование не находится на одной ступени с требованием, исходящим от нравственно значительных ценностей. Оно не имеет не только характера строгой нравственной обязательности, но и характера требования, исходящего от нравственно значительных ценностей, которое не является обязательным. Ибо в отличие от этих случаев вопрос нравственности не является здесь непосредственной темой - он лишь второстепенно тематичен. Основным вопросом здесь не является нравственный вопрос; сама по себе тема нравственности не имеет здесь значения.

Скорее, это такой тип нравственного требования, который, например, наблюдается тогда, когда человек обладает большим талантом - художественным или интеллектуальным, - но не развивает его, более того, отвергает представляющиеся возможности его раскрыть, так как боится усилий, которые бы потребовались для раскрытия и применения таланта. Также и в этом случае имеет место несомненное требование развития таланта, которое хотя и не является нравственным требованием в узком смысле, однако имеет нравственно релевантный характер. Несмотря на то, что тема здесь не нравственная, все же это в нравственном отношении отнюдь не нейтральная ситуация, подобная той, когда мы решаем, пойти ли нам в кино или нет, причем мы предполагаем, что здесь нет какого-либо обстоятельства, которое могло бы повлиять на наше решение. Мы имеем в виду тот случай, когда речь просто идет о том, интересует ли нас кино, доставит ли оно нам удовольствие или есть ли у нас в этот момент желание его смотреть.

Случай дара и предложения любви напоминает случай призвания. Например, кто-то считает себя призванным быть священником или монахом, но не может решиться на это, поскольку опасается связанных с этим жертв.

Разумеется, этот случай совершенно отличается от нашего во многих отношениях. Во-первых, он предполагает веру и может иметь место только в христианской сфере. Но если рассматривать всю проблему в целом в религиозном свете, то она приобретает совершенно новое нравственное значение. Если я вижу дар таланта в Божественном свете и рассматриваю его как доверенный мне Богом «талант» в евангельском смысле, то моя нравственная обязанность раскрыть его и извлечь из него «прибыль» совершенно отличается от обязанности неверующего. Все Божьи дары предполагают также ответственность: я отвечаю перед божественным Дарителем за то, как я принял эти дары и как использовал их.

Таким образом, также и призыв в случае предложения большой любви приобретает гораздо более нравственный характер, когда я воспринимаю этот дар как исходящий от Бога и это происходит в христианско-религиозном пространстве.