Читаем Метафизика памяти полностью

А можно ли считать воспоминанием то, что нельзя восстановить в памяти? Допустим, мы не можем вызвать в памяти события за последние тридцать лет, но ведь они все равно омывают нас со всех сторон; зачем же тогда останавливаться на тридцати годах, почему не продлить минувшую жизнь до того времени, когда нас еще не было на свете? Раз от меня скрыто множество воспоминаний о том, что было до меня, раз я их не вижу, раз я не могу к ним воззвать, то кто мне докажет, что в этой “тьме тем”, остающейся для меня загадкой, нет таких воспоминаний, которые находятся далеко за пределами моей жизни в образе человека? (М. Пруст. Содом и Гоморра).

Главное стремление живого человека – стремление вырваться из мира сплошной обусловленности, вернуться, хотя бы в воображении, к тому состоянию, когда ничего этого еще не было, «вспомнить» то, чего вспомнить нельзя, найти тот «след», который отличает человека от всего того, что его создает и поддерживает. Если я родился 40 или 50 лет тому назад, а до рождения меня не было и быть не могло, то это неоспоримый факт биологии и антропологии. Но все это огромная проблема с точки зрения философии. Где я был? Сказать: «нигде» – слишком сильное утверждение. Откуда-то я взялся? Одними биологическими причинами нельзя объяснить возникновение моего душевного и духовного измерения. Может быть, я существовал всегда, как существует природа, только в некоем потенциальном виде? Согласно антропному принципу, параметры Вселенной в принципе допускают возникновение человека: «Мы видим Вселенную такой, потому что только в такой Вселенной мог возникнуть наблюдатель, человек». Будь эти параметры немного другие, и человек был бы невозможен. И действительно, чтобы образовалась живая клетка, было необходимо такое необыкновенно сложное сочетание большого количества универсальных физических параметров, что ученые вынуждены либо допустить наличие разумного Создателя, либо искать нетривиальные объяснения данного обстоятельства.

Сказать, что так устроено Богом, – также слишком сильное утверждение, поскольку не допускает ни малейшей опытной проверки. Можно сказать, что я был всегда и везде, правда, только как потенциальная возможность. Но в этом предположении тоже есть элемент фантастики. Скажем, это должна быть такая потенциальность, без которой существование окружающего мира было бы не закончено, не оформлено, неполноценно. Поскольку человек – высшая форма жизни, а всякая другая жизнь – лишь отпадение от нее, точно также он является, по-видимому, высшей формой материи, он «нужен» Вселенной, ибо кто еще смог бы ее обозреть, оценить, раскрасить, восхититься ее бесконечностью и непостижимостью? Догадка о равновеликости человека и космоса с древних времен выражалась в гипотезе микрокосма, в котором как в зеркале отражается большой мир с его сложностью и невыразимостью. Надо только вспомнить то, что отразилось. Но если удается что-то вспомнить, то эти воспоминания выражаются в форме непостижимой тайны. Стоишь перед тайной, и само это стояние делает тебя памятливым. Каждый человек, обладающий такой памятью, является поэтом, хотя он может и не создавать никаких произведений. Каждый такой человек – это прорыв в устойчивом, необходимом, фундаментально обоснованном мире.

Память – это не только совокупность всего, что с нами случалось. Мы все время пытаемся вспомнить что-то самое главное, то, чего вспомнить нельзя. Например, во сне, когда нам снятся удивительные города, в которых мы никогда не были, и необыкновенные люди, с которыми мы никогда в реальной жизни не встречались. Мне иногда снится один и тот же навязчивый сон: я пытаюсь прочитать книгу, в которой, как мне известно, записаны главные тайны моего существования. Я открываю ее и не могу разобрать ни одного слова. И там же, во сне, я все надеюсь, что когда-нибудь мне удастся сконцентрироваться и прочесть хотя бы немного из этой книги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность — это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности — умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность — это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества. Принцип классификации в книге простой — персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Коллектив авторов , Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары / История / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы
Российские университеты XVIII – первой половины XIX века в контексте университетской истории Европы

Как появились университеты в России? Как соотносится их развитие на начальном этапе с общей историей европейских университетов? Книга дает ответы на поставленные вопросы, опираясь на новые архивные источники и концепции современной историографии. История отечественных университетов впервые включена автором в общеевропейский процесс распространения различных, стадиально сменяющих друг друга форм: от средневековой («доклассической») автономной корпорации профессоров и студентов до «классического» исследовательского университета как государственного учреждения. В книге прослежены конкретные контакты, в особенности, между российскими и немецкими университетами, а также общность лежавших в их основе теоретических моделей и связанной с ними государственной политики. Дискуссии, возникавшие тогда между общественными деятелями о применимости европейского опыта для реформирования университетской системы России, сохраняют свою актуальность до сегодняшнего дня.Для историков, преподавателей, студентов и широкого круга читателей, интересующихся историей университетов.

Андрей Юрьевич Андреев

История / Научная литература / Прочая научная литература / Образование и наука