Метафизика пата

Д. Андреев материализует зло в том, что он называет тиранией и войной. Тем самым вопрос о зл.е и добре переводится из владений метафизики в просторы поэтического сознания, которое, с одной стороны, заряжено универсализмом, а с другой – боится тирании. Ведь если весь мир объединится в одно культурно-политическое целое, то не дай бог, чтобы во главе этого целого встал тиран. Ведь мир будет один и никуда из него не убежишь. Это Лукиан из Самосаты мог покинуть одно целое и перебраться в другое целое. Но за множественность целого, за его монадность надо было платить признанием права на существование многих народов – наций,.которые никак не могли составить одно целое, ибо каждый народ – это монада, т. е. уже целое.

Универсализм не признает национальной идеи. Это было понято еще во времена римской империи. Монадность мира могла еще держаться распадением мира на различные социально-экономические системы, но когда у одного мирового целого обнаруживается одна голова, тогда и появляется мистический ужас перед космополитизмом, тревога за человечество, «ибо в едином общечеловеческом государстве предчувстуй западня, откуда единственный выход будет к абсолютному единовластию, к царству «князя мира сего», к последним катаклизмам истории и к ее катастрофическому перерыву» (1, с. 9).

И далее Д. Андреев восклицает: «Да и в самом деле, где гарантии, что во главе сверхгосударства не окажется великий честолюбец и наука послужит ему верой и правдой, как орудие для превращения этого сверхгосударства именно в ту чудовищную машину мучительства и духовного калечения, о которой я говорю? Можно ли сомневаться, что даже уже и теперь создаются предпосылки для изобретения совершенного контроля за поведением людей и за образом их мышления? Тирания будет тем более абсолютной, что тогда закроется даже последний, трагический путь избавления: сокрушение тирании извне в итоге военного поражения: воевать будет не с кем, подчинены будут все. И всемирное единство, мечтавшееся стольким поколениям, потребовавшее стольких жертв, обернется своей демонической стороной: своей безысходностью в том случае, если руководство этим единством возьмут ставленники темных «сил» (1, с. 9).

Что же заставило Д. Андреева несмотря ни на замятин-ское «Мы», ни на оруэлловский «Новояз» выбрать универсализм?

5.5. Спятившее сознание

Д. Андреев называет себя интернационалистом. «Тезис интернационализма – это грандиозная сила, и в основе ее лежит абсолютная правда» (1, с. 24). Его интернационализм окрашивает «Розу мира» в цвета космополитизма с диковинным тоталитарно-демократическим оттенком.

Первым космополитом был Диоген из Синопа или, как его назвал Платон, спятивший Сократ. Диоген не был полноценным гражданином Афин и поэтому он стал называть себя гражданином вселенной. «Стремлением ко всемирному» славен и XX век (1, с. 8).

«На что указывает это знамение времени? Не на то ли, что всемирность, перестав быть абстрактной идеей, сделалась всеобщей потребностью. Не на то ли, что мир стал неделим и тесен, как никогда? Не на то ли, наконец, что решение всех насущных проблем может быть коренным и прочным лишь при условии всемирных масштабов этого решения?» (1, с. 9).

Иными словами, Д. Андреев работает в предположении, что национальная идея узка, нежелательна и ограниченна, а интернациональная идея – универсальна и желательна.

Но универсализм возникает вместе с ужасом перед грядущим объединением мира. Как преодолеть этот ужас?…«Признанием насущной необходимости одного-единственного пути» установления над всемирной федерацией государств некоей незапятнанной, неподкупной высокоавторитетной инстанции, инстанции этической, внегосударственной и надгосу-дарственной, ибо природа государства внеэтична по своему существу» (1, с. 10).