Метафизика Петербурга. Историко-культурологические очерки

«Не следует задаваться совершенно непосильной задачей – дать определение духа Петербурга. Нужно поставить себе более скромное задание: постараться наметить основные пути, на которых можно обрести „чувство Петербурга“, вступить в проникновенное общение с гением его местности». Этот совет дал исследователям Петербурга Н.П.Анциферов на первых страницах своей знаменитой книги о городе, выпущенной в свет в 1922 году, и сразу же предостерег: «Прежде всего, нужно помнить, что genius loci требует ясного взора, не отуманенного хотя бы подсознательными, произвольными образами». Последние два определения, взятые нами в курсив, содержат в себе скрытое противоречие. Не вызывает сомнения, что как поклонникам «духа города», так и его исследователям следует всемерно избегать произвольных наитий и построений. Наряду с этим, нельзя забывать и о том, что весь человеческий опыт структурируется архетипическими, в основе своей мифологическими конструктами, частично входящими в состав сознания общества, в значительной же степени – его подсознания. Вот почему мы считаем, что будет вполне обоснованным и конструктивным завершить нашу книгу очерком ключевых метафизических концептов, каждый из которых глубоко укоренен в инокультурной среде, и в то же время сохранил актуальность в качестве неотъемлемой части собственно «петербургского мифа».

Формирование «финского мифа» было обусловлено присутствием на территории города и в его ближайших, равно как и отдаленных окрестностях, достаточно многочисленного аборигенного населения, принадлежавшего к типологически отличной, в некоторых отношениях весьма архаичной, традиционной культуры. Уже то, что мы имеем возможность рассматривать не только прошлое контактов с носителями этой культуры, но и их будущее, многое говорит о самом «петербургском духе». Для того, чтобы правильно оценить меру присущих ему толерантности и открытости, достаточно будет задаться вопросом, есть ли у нас хотя бы один шанс услышать речь первоначального кельтского населения в радиусе ста миль от Лондона, или славянских аборигенов (вендов) – в окрестностях Любека. Между тем, представители небольших прибалтийско-финских народностей ижоры и води, не говоря уже о самих «пригородных финнах», несмотря на все испытания, дожили в окрестностях Петербурга до сего дня. Потенциал этого соседства – и еще более давнего, налаженного в крестьянской среде русско-финского культурного симбиоза – сегодня уже может показаться исчерпанным. Однако такой вывод был бы слишком поспешным. Не век же продлится теперешнее «смутное время». Скоро и нам придется вместе со всем миром искать выход из тупика «постиндустриального общества». Откуда же черпать аксиомы «нового экологического сознания» и соответствующего образа жизни, как не из опыта древних народов, тысячелетиями вживавшихся в местный ландшафт! В более общем плане, исконное прибалтийско-финское население рассматривалось как часть довременной стихии, усмиренной, но не покоренной строителями города, и в этом качестве участвовало в формировании одного из полюсов оппозиции «природа и город» – или, если угодно, «натура и культура» – базовой для осмысления себя городской цивилизацией в целом. Актуальность ее, равно как и перспективность для написания новых страниц «петербургского текста», сомнению не подлежит.