Метафизика пола

23. Сладострастие и страдание. Садомазохистский комплекс

Как мы уже показывали, большинство древних божеств любви были одновременно и божествами смерти. Вера в такое единство всегда создавала совокупность представлений и идей. Если метафизически любовь-страсть всегда трансцендентна, то психологически каждая любовь, даже обычная, физическая, содержит в себе элемент разрушения, саморазрушения и страдания - "удовольствие" и "наслаждение" имеют изнанку, причем грубую.

И, очевидно, что тема смерти соседствует с любовной не только у романтиков, но и в обычном жаргоне влюбленных: "я люблю тебя до смерти", "я смертельно тебя хочу" и т.п. - все это так банально, что не хочется перечислять; однако конечный смысл всего этого совпадает с античным cupio dissolvi.

[152] В стихотворении "Любовь и смерть" ("Amour et mort") Леопарди говорит о "жажде смерти", которой "истинная и страстная любовь есть начало". Это вытекает и из углубленного анализа феномена наслаждения. Вслед за Мечниковым, фрейдисты констатировали существование Todestrieb, жажды смерти, разрушения, лежащей "по ту сторону принципа удовольствия". Они считают, что есть биологический антагонизм между жаждой смерти и сексуальным влечением.

[153] И тогда остается лишь описывать формы и "взвешивать" смесь либидо (удовольствия) и разрушения-саморазрушения, в разных сочетаниях присутствующих повсюду. Вспомним описание фонтана у д'Аннунцио (в "Vergini delle Roccie"), заканчивающееся напоминанием древней мудрости: "Spectarunt nuptas hic se Mors atque voluptas-Unis (fata ferat), quem quo, vultas erat". ("Смерть и сладострастие так внимательно смотрят друг на друга, что их лица превращаются в одно лицо".) Отсюда неразрывная связь сексуальности и боли.

Совсем не обязательно выходить за рамки "нормального" и заниматься патологией. Но вспомним, что стоны во время полового сношения так похожи на стоны страдальцев. На разных языках женщины говорят своим возлюбленным, что, "кончая", они "умирают" (у Апулея - Met. III, 17 - Фотида, приглашая Луция, говорит ему: "Сделай так, чтобы я умерла"), да и само слово "спазм" ассоциируется с физической болью и страданием. Камиль Моклер справедливо утверждает, что сладострастие есть агония в самом строгом смысле этого слова.

[154]

Дабы понять весь круг этих идей, следует выяснить метафизику страдания как такового. Новалис утверждал - всякая болезнь трансцендентна, она ведет к пробуждению высших сил - негативное лишь усиливает позитивное.

[155] В большинстве случаев это относится и к физической боли, конечно, в определенных пределах. С внутренней стороны боль - всегда переживание разрушения, но она же содержит в себе трансцендентный фактор, разрывающий конечное существование - в этом смысле прав Уордсворт, утверждавший, что страдание - в самой природе бесконечности.

[156] Сам страдательный характер боли связан с пассивностью, с тем, что человеческое Я соприкасается с внешней силой, подчиняется ей, а не подчиняет ее, разрушается, а не разрушает. В этом контексте перемена ролей, по Новалису, есть переход к положительным формам экзальтации.

Среди прочего это позволяет понять использование физической боли как источника экстаза в различных аскетических практиках. Таково, например, нанесение ран в неистовых ритуалах, применяемых адептами Руфаи - из исламской секты, близкой к суфизму дервишей - шейх провозглашает, что адепты, не пережив боли, не станут совершенными; боль есть "благословение как тела, так и души"; кажущиеся нам дикими проявления мистического экстаза на языке этой секты - "способ отворения дверей".

[157]

В случае же эротического сладострастия или иных измененных состояний боль соединяется с наслаждением. У подлинно же влюбленных пробуждение чувств столь глубоко, что скорее следует говорить не о "сладострастии", но о высоком опьянении; такое нефизическое опьянение - потенциальная сущность любого эроса, оно не проходит даже после пережитого "спазма" или "смерти" при телесном акте - скорее, напротив, усиливает свою интенсивность.

Через понимание комплекса "сладострастие-страдание" в целом, то есть соединения либидо с инстинктом смерти и разрушения, можно вообще подойти к средоточию феноменологии трансценденции в профанической любви. Это, прежде всего, тайна двойственности женских богинь, воплощающих желание, сексуальность, сладострастие с одной стороны, смерть - с другой (например, Венера-Либитина или египетская богиня любви Хатор и она же Шехмет, богиня смерти).