Утверждение Вейнингера о том, что абсолютная женщина игнорирует этический императив, справедливо. Этику в ее категориальном смысле, закон как таковой, свободный от эмпирики, чувственности, эвдемонизма и слезливости, женщина игнорирует полностью и всегда. Остатки этики, которые она еще как-то способна воспринять, неотделимы от инстинктов, сентиментов и сексуальности: то есть от "жизни". Но все это не имеет ничего общего с "чистым бытием". Это или просто природные инстинкты, или их сублимация, что мы и видели на примере типов "матери" и "любовницы". Максимум женского восприятия - не этика, а мораль, всегда поверхностная, заимствованная у "мужского мира", полная конформизма. Невозможно даже помыслить о женском понимании чести, "добродетели" и других проявлений "социальной этики", если это именно этика, а не следование обычаям, которые женщины деметрического типа, впрочем, склонны оберегать. Женщина может иногда позаимствовать у мужчины кое-какие качества, обладающие этической ценностью, - редко чувство справедливости, еще реже героизм, волю к власти и принятию решений, почти никогда - аскетические установки. Но даже если это случается, то носит поверхностный характер, связанный с подражанием сексуально привлекательному для данной женщины мужчине. И опять-таки сексоцентризм женского поведения налицо.
Народная мудрость всегда и везде гласила: основная черта женской натуры -¦ лживость. Вейнингер объясняет это отсутствием "бытия" у "абсолютной женщины". Это связано с изначальной бесформенностью, состоянием "первоматерии",, что, согласно Платону и Аристотелю есть принцип "другого", неидентичного, двоящегося и "упадочного". Вейнингер замечал, что на обычный вопрос мужчины: "Зачем ты лжешь?" женщина, как бы не понимая вопроса, или "успокаивает" его улыбкой, или чаще всего кидается в слезы. [306] Не понимая этики, трансцендентной по отношению ко "лжи" как простой изменчивости явлений, женщина именно ложь воспринимает как подлинное "бытие". А это в древнем Иране воспринималось как грех, более тяжелый, чем убийство. Высшая глупость - представление, будто бы женская ложь - выработанное веками естественное средство защиты" женщины от ее притеснений в обществе. Правда в другом: "чистая женщина" склонна ко лжи сама по себе, это ее "вторая", а точнее, первая, глубинная натура. "Абсолютная женщина" и не считает ложь за грех, для нее - в отличие от мужчины - ложь просто естественное внутреннее самоподчинение. Это проявление ее "пластичности" и "флкщдности". Как писал д'Орвильи, "женщина творит ложь вместо правды просто, естественно и без аффектации". Абсурдно ее обличать и осуждать по законам поведения мужчины, "абсолютного мужчины". Не надо "насиловать" женщину - какую бы "гадость" она ни сделала, она все равно будет искренне верить, что не сделала ничего плохого.
38. Женщина как мать и как любовница
Мы уже говорили, что господство проявления и "природы" мужского начала и "дополнительность" женского точно выражает первичное и вторичное внутри диады. На человеческом плане это означает, что все существующее внутри диады имеет для женщины сущностный и выражающий естественный закон ее бытия характер; но для мужчины это не так, если он, конечно, действительно мужчина. Его роль в сексуальных отношениях жестко связана с тем, как он ведет себя с матерью. Совсем не бессмысленно, что в любой высокой цивилизации мужчина не считается мужчиной, если он в подчинении у матери и жены, если его существование всецело к ним привязано. Мы уже говорили, что ритуалы мужской инициации, совершавшиеся в традиционных обществах над достигшими зрелости юношами, связанные с приемом в "мужское общество", всегда были так или иначе связаны с расставанием с этой природной стихией. Библейская Рахиль говорит: "Дай мне сына, или я умру". Буддийские тексты рассказывают о "непреклонности" женщин в их привязанности к материнству и сексуальности, которыми они "никогда не будут сыты". [307] И с точки зрения метафизики совершенно не важно, какого типа женщина стремится надеть на мужчину ярмо.