Метафизика пола

Мы уже подчеркивали невозможность смешивать случайные факты с сущностными — и прежде, чем характеризовать явление, надо изучить и отсеять весь спектр этих случайностей. Любой процесс ясно просматривается сквозь призму четко определенных бытийных категорий. В них входят и условия эмпирического, биологического, телесного и даже социального порядка. Прежде всего надо понять, что нет абстрактного идеала красоты (платоновской "красоты в себе") — он различен у разных рас… Бывают, однако, и обратные повороты — так, если европеец ищет себе цветную женщину или какую-нибудь туземку, то бессознательно он стремится оживить в себе примордиальный женский образ, не искаженный цивилизацией. Это совсем иное, чем если ему нравится женщина своей или родственной расы. Впрочем, вкусы как мужчин, так и женщин, меняются и с возрастом. В конце концов в старости, с исчезновением физических возможностей половой любви исчезают и силы, способствующие магическому пробуждению — остаются лишь "человеческие качества". Герой А. Барбюса[686] говорит, что наступает время, "когда нас тянет внутрь себя, и это уже болезнь". Женщина драгоценна только однажды, один миг — "Я думаю, этого мига на самом деле и нет, через мгновение ты уже умерла — ты здесь и уже не здесь, и я ношу тебя только в себе". Это экзистенциальная трагедия любой подлинной любви. Но всегда время любовного пробуждения кратко — оно ограничено метаморфозой самой женщины. Обычно она пользуется этим, чтобы женить мужчину на себе — дальше все кончается и начинается "быт". Или же — что гораздо реже — женщина пробуждает архетип в его вневременном смысле, уже без отношения к ней самой — и тогда она всего лишь первотолчок разгорающемуся огню, озаряющему свой первоисток — уже исчезнувший на физическом плане. Этот огонь преображает прозаическую, эфемерную, "слишком человеческую" реальность. Тем не менее, выход на разворачивающиеся онтологические глубины налицо, а значит, это уже не просто романтические мечтания.

Поэт писал: "Смотри туда, где оживает мертвое — Божественная форма: жизнь, любовь и свет — там есть движение — оно изменчиво, но негасимо — образ сияющей вечности" (Шелли, Epipsychidion)[687]. Более приземленными словами тоже самое высказал Е. Карпентер: "Юноша видит девушку; простенькое личико, фигурка — ничего особенного, все как у всех. Но это "пуск машины". Что-то всплывает в памяти. Сквозь внешний, смертный образ вдруг зрим бессмертный, внутренний; в сознании возникает светоносная форма не от мира сего… Образ этот оживляет мужчину — рушит и воссоздает. Богиня — может быть, сама Венера — восходит в свое святилище: великолепие и ужас преображают мир… Ощущение присутствия совершенно реальной силы- Жизни широкой, субъективно-напряженной, но оттого более объективно-надличной, чем прежде, чем когда-либо. Как может женщина, смертная женщина порождать ее и в то же время сама быть ею — маска она или сама жизнь? Но ведь и в ней самой не меньше, чем в мужчине, пробуждаются внутренние бессознательные силы, и его идеал, словно огонь, переходит и на нее, высветляя ее наследственные черты вплоть до черт лица. Не стоит удивляться, что так случилось. Ведь когда мужчина смотрит в ее глаза, он видит за ними жизнь, которая глубже сознательной — и все же это ее жизнь — могущественно-чудесная. Превысшее смертного в нем созерцает превысшее смертного в ней — и боги спускаются с небес им навстречу"[688]'. Несмотря на поэтизмы и идеализацию, несмотря на "биологический" подход, 9 глава, откуда взята эта цитата, называется "Боги как проявления жизни расы" (иначе говоря, архетипы в связи с жизнью расы, рода и вида). Карпентер в целом точно описал процесс "пробуждения".

Бесспорно, даже в профанической любви существуют "удары грома" — зарницы эроса, выход на круговую андрогиническую замкнутость, превозмогающую обыденное сознание — в некотором роде это тоже посвящение. Такова феноменология эроса, даже профанического, но все равно сохранившего черты древних сакрализаций. Поняв это, мы поймем и сущность средневековой "платонической любви". Это один из примеров явлений, хотя и единично-спорадических (случайных) в новой истории, но все же сохранивших черты подлинной традиции.

Перед нами два примера — рыцарский культ дамы и опыт так называемых "Адептов любви". (см. прим. 127)

46. Процессы пробуждения в средневековой рыцарской любви

Всем известно о средневековых трубадурах и "куртуазной любви", о чем много писали историки и литературоведы. Вспомним и о знаменитом "Дворе любви". Он существовал в 1150–1200 годах и объединял таких знатных и знаменитых женщин, как королева Элеонора (Алиенора), графиня Фландрская, графиня Шампанская, Ирминхильда, графиня Нарбоннская, Стефанетта де Бо, Одалесия, графиня Авиньонская и т. д.[689] Там царил обычный для того времени культ женщины и любви, однако возможно, что проповедовались и какие-то эзотерические доктрины, предназначенные для сугубо внутреннего пользования.