Метафизика войны

Мы снова видим идентификацию войны с «путём Бога», о которой мы говорили в предыдущей статье. Воин более не действует как личность. Когда он достигает этого уровня, великая нечеловеческая сила преобразует его действие, делая его абсолютным и «чистым» в своём высшем выражении. Здесь есть очень памятный образ, принадлежащий к той же традиции: «Жизнь — как лук, разум — как стрела; цель — высший дух; соедини разум с духом, как выпущенная стрела поражает свою цель».

Это одна из наивысших форм метафизического оправдания войны, один из наиболее полных образов войны как «священной войны».

Завершая эту экскурсию в формы героической традиции, представленную нам разными временами и народами, мы хотим добавить несколько слов.

Мы совершили это путешествие в мир, который некоторым может показаться странным и незначимым, из любопытства, а не чтобы продемонстрировать какую-то особую эрудицию. Мы предприняли его с определённым намерением показать, что сакральность войны, т. е. то, что обеспечивает духовное оправдание войны и её необходимость, составляет традицию в высшем смысле слова: это то, что проявлялось всегда и везде, в восходящем цикле всякой великой цивилизации; в то время как военный невроз, гуманистическое и пацифистское осуждение войны, а также концепция войны как «печальной необходимости» или чисто политического или природного явления — ни одна из них не соответствует никакой традиции: всё это — всего лишь современное создание, рождённое вчера как побочный эффект разложения демократической и материалистической цивилизации, против которой сегодня поднимаются новые революционные силы. В этом смысле всё, что мы собрали из большого разнообразия источников, постоянно отделяя существенное от случайного, дух от буквы, можно использовать как внутреннее укрепление, как подтверждение, как несомненный факт. Здесь не только оказывается оправданным на высшей основе фундаментальный мужской инстинкт, но также и представляется возможность определения форм героического опыта, соответствующих нашему высшему призванию.

Здесь мы должны сослаться на первую статью из этого ряда, в которой мы показали, что герои могут быть различного, даже животного и субличностного типа, что имеет значение не только общая способность кинуться в сражение и пожертвовать собой, но и определенный дух, в соответствии с которым переживается такое событие. Но теперь у нас есть все элементы, необходимые для выделения из всех разнообразных способов понимания героического опыта такого, который можно считать высшим, который может сделать идентификацию войны с «путём Бога» по–настоящему истинной, и заставить признать в герое форму проявления божественного.

Нужно вспомнить и о предыдущем рассмотрении, а именно, что когда воинское призвание приближается к этому метафизическому пику и отражает импульс к тому, что является универсальным, оно не может не стремиться к равно универсальному проявлению и цели его расы; то есть, оно не может не предназначать эту расу для империи. Ибо только империя как высший порядок, в котором действует pax triumphalis,[13] почти как земное отражение власти «высшего мира», приспособлена к силам, отражающим великие и свободные энергии природы, и способна проявить черты чистоты, власти, неодолимости и трансценденции над всем пафосом, страстью и человеческим ограничением.

«ВОИНСТВО» КАК МИРОВИДЕНИЕ

Без всякого сомнения, новое фашистское поколение уже обладает определённо военным, воинственным мышлением, но оно ещё не поняло необходимости объединения элементов простой дисциплины и психофизической подготовки в одну высшую систему, в общее мировидение.

Этический аспект

Это становится очевидным при изучении наших древних традиций, которые, конечно же, неслучайно так часто использовали символику борьбы, служения и героического самоутверждения для выражения исключительно духовной реальности. У орфиков группы посвящённых назывались stratos, т. е. «армия»; в митраизме слово miles выражает определённую степень иерархии. В сакральных представлениях классического Рима всегда повторялись символы предсмертного состояния; они частично перешли и в христианский аскетизм.

Но здесь мы будем иметь дело с более точными вещами, чем простые аналогии, а именно с родственной доктриной «священной войны», о которой мы уже ранее говорили как на этих страницах, так и в наших книгах. Мы ограничимся областью этики и обратимся к особому и важнейшему отношению к жизни, которое должно вызвать радикальные изменения во всей системе ценностей и поднять её на плоскость мужественности, совершенно отделив от всех буржуазных отношений, гуманизма, морализаторства и безвольного конформизма.