Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем

Вот почему в детстве и юности, когда сюжет и финал для нас были важнее обставляющих их подробностей, мы буквально «глотали» книги, тогда как в зрелом возрасте, когда все сюжеты и все финалы – причем не только в книгах, но и в жизни – нам более-менее известны, мы склонны минутами, а то и часами задерживаться на каких-то особенно полюбившихся нам страницах, – и чтение как таковое прекращается, уступая место созерцательной паузе во время чтения, – но куда мы смотрим во время таких пауз? мы смотрим поистине «туда – не знаем куда», и что мы там видим? мы видим там воистину «то – не знаем что».

И вот это, может быть, и есть первая и последняя истина восприятия искусства, но большинство людей, не догадываясь об этом и сетуя на себя за «потерянное время» и «ослабевшее воображение», пытаются, растормошив себя, вернуться к прежнему и адекватному, то есть вполне внимательному и чувственному восприятию искусства: тем самым, отойдя от истины, они опять возвращаются к поиску ее, – но ведь это тоже неплохо: как видно, между теми, кто обрел истину, и теми, кто все еще ищет ее, нет особой разницы.

Как будто могло быть иначе.

Тихий приют вечности. – Разговор оборвался (собеседника вызвали к телефону) – и человек, временно исполняющий обязанности какого-нибудь мелкого служащего, всей мыслящей частью своего существа больно ударился о то вакуумное пространство, которое явилось внезапно на месте прерванного диалога и которое повелительно требует возбужденного хождения взад-вперед по комнате с периодическим выглядыванием из окна: в этом состоянии человек не замечает того, что происходит на улице, не может сосредоточиться на какой-нибудь мало-мальски любопытной мысли, не в силах что-то вспомнить или что-то предположить, не может принять какое-либо даже самое простенькое решение, в этом состоянии человек вообще по сути выключен из многосложного круговорота бытия, не получив взамен какой-либо стоящей физической или духовной компенсации, точнее, он ее просто не сознает, ибо он – в паузе, а пауза – это все: пауза есть то крошечное колесико в механизме любого решительно феномена, от мироздания в целом до расстояния между соседними долями секунд, без которого этот механизм попросту не может работать.

Примеры? сколько угодно: пауза, во-первых, настолько незаметно, но радикально разделяет людей, что, даже зная их насквозь, мы их до конца все-таки не знаем и никогда не узнаем; во-вторых, персонажи в тот момент, когда автор перестает о них сообщать, проваливаются в паузу, точно исчезают в «черной дыре»; происхождение родов и видов на земле испещрено, в-третьих, непроходимыми паузами, которые называются мутациями; случай, в-четвертых, тоже пауза закономерности, но разве происхождение мира не случайно?

«Моцарт считал, – пишет итальянский дирижер Рикардо Мути в своих записках о Верди, – что самое главное в музыке, это пауза между звуками», и это в-пятых; а к тому, что именно в паузе между вещами следует искать объяснение вещей, приходят теперь единодушно как передовые ученые-естествоиспытатели, так и современные метафизики, это уже в-шестых; и в-седьмых, пауза есть самая настоящая кантовская «вещь в себе»: пока мы живем полной жизнью, паузы еще нет, мы даже не догадываемся остановиться посреди «вечного движения», задержать воздух и удивиться осенившему нас внезапно осознанию несотворенности всех вещей, но как только мы, однако, задумываемся над этой несотворенностью, паузы уже нет, она неизбежно заменяется той или иной умственной конструкцией, коих в коллективном человеческом сознании плавает великое множество.

В состоянии вечной паузы живут кошки: недаром им приписывается святая домашняя мудрость и астральное видение вещей, а лучше всего, стоит повторить, природу паузы демонстрирует чтение в позднем возрасте: мы склонны отвлекаться от книги и задумываться ни о чем, причем все чаще и дольше, однако от этих отвлечений мы получаем почему-то едва ли не большее эстетическое наслаждение, нежели от самого чтения, и это великая тайна как чтения, так и паузы посреди него: так кошка, направляясь в спальню, почему-то задерживается в коридоре, оборачивается, смотрит на вас долгим многозначительным взглядом, а потом сворачивает в кухню – и для нее оба маршрута одинаково важны и неважны.

В юности, как уже сказано, подобное восприятие было невозможно: не только намеченная книга должна была быть прочитана до конца, но и главные события жизни – прежде всего на тему любви, семьи и профессии – должны были быть исполнены, власть судьбы, богов или просто первоосновных человеческих инстинктов была в том возрасте абсолютно неодолимой, нельзя было отвлечься от сценария и хоть немного задуматься над играемой ролью: да, пауза в те дальние-дальние годы была невозможна.