Метафизика взгляда. Этюды о скользящем и проникающем

Вот только сама по себе привычка ни на кого не смотреть (и в то же время все нужное и важное замечать), ни от какого мужского внимания не зависеть (и в то же время только о нем втайне и помышлять), исполнять каждый жест так, как будто играешь на сцене (и в то же время с тоской мечтать о том, когда же можно будет, наконец, расслабиться), – она, эта пагубная привычка, делает так, что женщина все больше вживается в красивую роль носительницы креста (то есть сохранять неприступное достоинство для всех без исключения) и все меньше получает удовольствие, когда может положить его на пол (то есть совершить сексуальное благодеяние ради какого-то мужского исключения).

Здесь можно было бы заключить, что роль поглощает человека, и этим все закончить, но справедливости ради следует все-таки добавить, что это правда, но лишь до того момента, пока ее (роль) не сменит еще более великая роль, и ею может быть, как легко догадаться, только настоящая и большая любовь.

И если, во-первых, наша выдающаяся женщина на нее способна, а также, во-вторых, если нашелся достойный ее мужчина, то в таком случае крест недоступности не просто медленно и осторожно снимается с отягощенной спины, но радостно отбрасывается в сторону, – и «человеческое, слишком человеческое» в который раз празднует свою победу над тем, что претендует быть чем-то большим, чем просто человеческое: так в самой лучшей актерской игре роль полностью сливается с личностью актера, и так любая религиозная роль спорит с ролями общечеловеческими, втайне им завидуя и стараясь их превзойти громкостью слов и жестов, монументальностью сюжета, а также общим ходульным величием.

Кое-что о пресловутой дружбе между мужчиной и женщиной

I. (Горькое раскаяние). – Мужчина и женщина, знакомые по детству или юности, а теперь в годах и с семьями, будучи счастливыми или по меньшей мере удовлетворенными мужьями и женами, встретившись случайно спустя долгое-долгое время и поневоле возвращаясь разговорами в прошлое, когда они знали друг друга и мужчина ухаживал за женщиной – тогда они были еще парнем и девушкой – и между ними, быть может, уже «было что-то», а быть может, и не было, – так вот, в такие редчайшие минуты осознания, что жизнь могла бы пойти по другому руслу или даже просто сулила приятное развлечение, которое не состоялось и его уже не вернуть никогда, – итак, эти мужчина и женщина, как правило, готовы простить себе и другому любой промах по части интимного акта, но они никогда не простят себе и другому то чудовищное обстоятельство, что этот акт по тем или иным причинам вообще не состоялся.

И почему-то думается в этой связи, что так называемая «дружба между мужчиной и женщиной», феномен сам по себе редкий и весьма подозрительный с точки зрения психологии, только тогда возможна, когда в разнополых друзьях дремлет тайное взаимное половое влечение: настолько тайное, что они, уже живя параллельными жизнями, не хотят сами себе в нем признаться, и в то же время настолько взаимное, что они не могут до конца друг от друга оторваться.

И тогда их историю можно кратко выразить следующими стихами.

Они не любили друг друга,
но лучшими были друзьями,
и часто в минуты досуга
делились пустыми мечтами.

Себя иногда заставляли

с насмешливым медлить ответом —
и профили их составляли
аллею с чуть видным просветом.

Порою улыбкой встречались —

в молчаньи, на осень похожем,
и парой влюбленной казались
себе и случайным прохожим.

Их руки пожатьем бесплодным

друг друга украдкой ласкали —
они же под небом холодным
какого-то счастья искали.