Метафора Отца и желание аналитика

Сейчас Вы сделали перенос с господина К. на меня. Вы что-то заметили, что позволяет Вам сделать вывод о недобрых намерениях, которые подобны намерениям господина К. (прямо или в какой-нибудь измененной форме), или же Вам что-то пришло в голову относительно меня или стало конкретно известно обо мне, что в такой же степени вызывает у Вас антипатию, как это было ранее в отношениях с господином К.?[10]

Начало абзаца, в котором этот вопрос поставлен, отлично показывает, что господин К. здесь снова ни при чем, поскольку изначально Дора выражала изложенные в вопросе подозрения, сравнивая Фрейда не с господином К., а со своим отцом:

Вначале было совершенно ясно, что в ее фантазиях я замещал отца, несмотря даже на различие в возрасте. И наяву она постоянно сравнивала меня с ним, даже пыталась боязливо выяснить, совершенно ли честен я по отношению к ней, так как отец «всегда предпочитал скрытность и нечистые дела»[11].

Высказывая то, что Фрейд имел полное право безмятежно отнести на счет переноса, Дора оказывается настолько близка к сути происходящего, насколько это было возможно. Именно поэтому Фрейд вновь вводит господина К. в материал, когда, по собственному признанию, уже хорошо понял, что предмет желания Доры вовсе не в нем, а в его жене – госпоже К.

За всеми этими бессознательными ухищрениями с попытками отделаться от чувства вины за происхождение аналитического метода из существа собственного желания, от Фрейда ускользнул тот факт, что два принесенных Дорой сновидения служат не просто подношением аналитику, но и свидетельствами желания анализантки в области, которая пересекается с целями ее анализа – в области речи. Уяснив к тому времени, что речь ее зачем-то нужна Фрейду и его потребность продиктована не только целями лечения, Дора предлагает ему своего рода квинтэссенцию своей речи, пристально наблюдая за тем, как он ею распорядится. Таким образом, если сновидения Доры и были даром, то самовозгорающимся по истечении срока службы. Пожар и сон о нем были указанием на период, отпущенный Фрейду на то, чтобы опознать в сновидении материю, инспирирующую желание Доры, тогда как сама она хотела узнать, что стоит за фрейдовским желанием.

Услышав толкование Фрейда и убедившись, что оно не содержит ответа о природе его собственного желания, Дора уходит. Интерпретация этого ухода как мстительности пациентки, ее возможной ревности к его успеху («я знал, что она больше не появится, она специально испортила мой анализ») скрывает нежелание Фрейда признать, что Дора частично опередила его в постановке вопроса об инстанции желания. Позиция ее и многих других истеричек представляла своеобразную альтернативу позиции аналитика в анализе. Это столкновение ускорило трансформацию желания Фрейда в желание аналитическое и одновременно создало условия для последующего устранения аналитической практики из публичного поля в момент, когда истерический субъект вышел на его сцену.

Глава 3 Выделение сексуации пола: наслаждение аналитика и абстиненция

В чем именно состояло фрейдовское желание касательно истерического симптома? В истеричке, как было уже сказано, Фрейд ищет след угасшего в ее симптоме желания врача, но этим дело не ограничивается. По мере расширения своей практики он обнаруживает в избранном предмете нечто, повлекшее за собой стремительное оформление аналитического учения во всех его аспектах. Стремительность эта даже в самых ближайших к анализу кругах не подвергается исследованию и по умолчанию рассматривается как сочетание подошедших исторических сроков и личного фрейдовского гения. Подобное восприятие, которое восходит к воззрениям на индивида и среду, характерным для предшествующего Фрейду века, носит настолько внеаналитический характер, что приложение его к образованию анализа выглядит нонсенсом.