Метагалактика 1995 № 1

— Эти два храма я видел только на фото, — признался Алексей, — но вот новгородские в самом деле удивительны. Кристаллы совести… — сильно сказано, но… не слишком ли сильно?

— Я думаю, нет. То, что совесть и справедливость на особом месте в России и теперь, после жуткого геноцида и растления, — это признают даже русофобы.

— ? — Алексей поднял брови.

— Да. Например, один из них, нимало не терзаясь сомнениями, решил обсуждать не свой народ, а наш. Он так по-хозяйски и определил, что ничего хорошего в русском народе нет кроме тяги к справедливости, но что истинная демократия в справедливости не нуждается… Вот так!

— Это забавно.

— Да, очень забавно. Но я не хотел бы дожить до того времени, когда Россию «перестроят» под «истинную демократию». Да это и невозможно! Это же — ложь, а что можно построить на лжи! Ну как это — без справедливости? Какая это, к черту, демократия, и какому «демосу» она нужна! Ну, да Бог с ними, с русофобами, — Игорь зажевал русофобов ветчиной. — Хоть и говорится, что нет пророков в своем отечестве, но, к счастью, они все же есть! Вот Достоевский — сколько томов о нем написано, а Иннокентий Анненский в четырех строчках всю его суть высветил, даже в одной строчке — первой: «В нем совесть сделалась пророком и поэтом». Каково? А кто из наших писателей был ближе к русскому человеку, чем Достоевский? Вы скажете: «Он — почвенник. Это — не типично». А Толстой? В любой его книге разве не совесть — тот стержень, вокруг которого все крутится? А Цветаева? Уж ее то к почвенникам никак не причислишь, но и она: «Пригвождена к позорному столбу. Славянской совести старинной…»

— Да, да, — неожиданно прервал Игоря Алексей, — и Толстой, и он тоже! Я раньше никак не мог понять одной его мысли, что война — то страшное дело, которое совершается не по воле людей… Это из «Войны и мира»… Помните?

— Война? — удивился Игорь. — А по чьей?

— Ну, я к тому… что в мире нет справедливости, — замялся Алексей и, стараясь вернуться в прежнее русло разговора. — Ваши чувства… Ваше видение древних русских храмов, как кристаллов совести и справедливости — это действительно интересно. Я бы добавил еще — и светлой радости… Вот, к примеру, Нотр Дам — поразительное творение, но кристалл этот вырос, как Вы говорите, в душе другого народа. Его создал другой гений. И, конечно, ни его химеры, ни храм в целом с совестью или справедливостью не ассоциируются. Что-то другое, сложное, не до конца уловимое, хотя и нельзя не восхищаться его каменными кружевами… Эа…

Алексей умолк, поймав себя на мысли: «О чем это мы? Какая справедливость? Ее нет не только здесь, на Земле…»

Одно ясно — Игорю некому было сказать все это, над чем он, по-видимому, много и долго, может быть не один год размышлял. И теперь его прорвало, он выговаривается, освобождается от груза мыслей, отягчавших его душу своей невостребованностью, ненужностью в его повседневной жизни. И не надо ему мешать. Алексей смотрел мимо Игоря в потемневшее окно и думал, как хорошо ему было бы здесь еще вчера, до того, как он заглянул в эту пропасть… в эти чудные, цвета нераспустившейся сирени, глаза… В доме напротив зажглись окна. В одном из них светился сиреневый абажур…

— Ведь так? — Игорь смотрел Алексею в глаза, ожидая ответа.

— Да, пожалуй… — замялся Алексей. Он отключился на какое-то время и не знал, с чем согласился.

— И заметьте, — не утихал Игорь, — что все ложное, пустое из христианских канонов забыто и похоронено временем. Но есть истины, которые и сейчас зовут поразмышлять. Скажем, лозунг: Возлюби ближнего, как самого себя.

— Так истина или лозунг? — включился Алексей. — Или Вы тоже считаете любовь к ближнему ханжеством?

— Скорее утопией — не будем употреблять сильные слова. Я думаю, что это — еще большая утопия, чем коммунизм. Даже если он будет когда-нибудь построен (в чем я сомневаюсь), вряд ли все же его строители, или хотя бы большая часть их, будут любить ближних, как самих себя. Это такая далекая перспектива нравственной эволюции человека, скорее всего недостижимая полностью — что-то вроде асимптоты.

— Свет в конце тоннеля? Тогда он тоже нужен людям, разве не так?

— Так, но между реальным нравственным уровнем человека и этим лозунгом — целая пропасть, а потому и слабо его воздействие на души людей. Очень мало, кто сейчас способен вместить в сердце такое чувство. Мне, по крайней мере, такие люди пока еще не попадались. Я думаю, что сначала человеку надо подняться до «ненасилия». Есть такое ведическое предписание: «Никогда и ни к кому не применяй насилия».

— Но можно подойти и с другой стороны — возлюби ближнего и прекратится насилие.