Метагалактика 1995 № 1

— Во, смотри-ка, — усиленно окая и комично выпучивая глаза, ответил Цымбал, зачем-то убирая вещмешок с колен, — утром только брал.

— Утром было до боя, а сейчас — после. — Начальственным тоном осадил его Грушинский и прокашлявшись, картинным жестом пригладил едва оформившиеся щетки усов. — Итак. — Вениамин скрестил ладони у живота и уставившись в верхний угол комнаты, начал:

«Когда правят свиньи страною,
Когда на престолах лжецы —
Едят бутерброды с икрою
Подонки и подлецы.

А ты — что пахал и пластался

За доблесть, за честь и за труд,
Тебе вновь в награду достался
Все тот же постыдный хомут.

Ты верил — огни перестройки

Теперь не погаснут вовек.
Но вышло — платить неустойку
Обязан простой человек.

Ты ждал. И надеявшись, верил.

Но — вновь вынимается кнут.
И вновь тебе в спину штыками толкнут.
Лицом на брусчатку. Сомкнется редут.
И вновь к свежевырытым рвам поведут…»

— Вот, только последняя строфа, не совсем гладко. — Несколько виновато начал объяснять Грушинский, закончив читать стихотворение.

— Ладно, завтра во Дворце съездов расскажешь все до конца. Успокоил его Михалыч. — Но ведь действительно, свиньи же правили, довели страну до такого. — Подвел он резюме и стал, вместе с пришедшим на помощь Шульгиным, вскрывать консервные банки.

Дверь неожиданно отворилась, и в полумраке проема показались братья-близнецы, Леха и Андрей, с полотенцами и бритвенными приборами в руках. С самого начала они куда-то ускользнули, и судя по их всклокоченным прическам, оба только что вышли из душевой.

— О-о, два брата-акробата! — Крикнул из своего угла, прямо в сапогах улегшийся на диван Перелыгин. — Уже где-то помыться успели.

— Да, там, в душе — неопределенно ответил один из них и повесил полотенце на крюк платяной вешалки.

— Холодной водой, что-ли? — Криво усмехнулся Пенкин и понимающе подмигнул отделенному, ткнул пальцем в сторону близнецов.

— Не-е, в походной кухне нагрели. Там, третий взвод моется.

— Бля, ну и тихушники! — Смачно выругался командир отделения, и от возмущения даже поднялся со своего ложа. — Хоть бы слово сказали. Дать бы вам по наряду вне очереди… Ну, ладно. — И вдруг переменил тон. — А может и нам на халяву сполоснуться? Как в старину, перед ответственным сражением.

— Да-а, брось, командир, — вяло возразил ему пулеметчик, — считай, скоро полночь, а в пять утра, наверное выступим.

— Хм, и то верно, — согласился с ним сержант и поскреб щеку с трехдневной щетиной, — но побриться все-таки надо.

Наконец, долго сипевший чайник засвистел и плюясь паром, начал подбрасывать крышку.

— Ребята, подставляй, у кого что есть. — Михалыч кинулся к примусу и, спрятав ладонь в рукав гимнастерки, быстро снял чайник.

— Скорей-скорей, заварка выкипит, — подбадривали его со всех сторон, но Михалыч и сам знал, что надо делать.

Разобрав галеты и тушенку, вновь заняли свои места, лишь только близнецы, как Димка, расположились у входа в номер.

Братья родом были рязанские — освобождены во время наступления из следственного изолятора.

А сидели они вроде как за убийство; угоняли вместе с цыганами лошадей, да потом и убили одного из них, за обман при дележе денег.

Братьям так и так надо было уходить; надеяться на милость цыган в смутное время — верх легкомыслия.

При возрасте в девятнадцать-двадцать лет, во всем держались независимо и особняком; к командирам относились со сдержанной снисходительностью. Вот и сейчас, расположили отдельно от всех, на табурете, нехитрую снедь и о чем-то говорят вполголоса.

Может быть о доме? Хотя, чего о нем говорить. Димка, месяц, как в регулярных частях, а никакой тоски не чувствует, наоборот, первым пошел записываться добровольцем: накинул год, сказал, что в декабре восемнадцать, и порядок; никто документы и не стал требовать.

Мать, правда, жалко. Истерику закатила напоследок. Да еще бабка с младшей сестрой начали ей подвывать. Но ничего, уж обойдутся как-нибудь, пока. А дальше — видно будет.

Дверь мягко отворилась и в комнату, также беззвучно вошел Гоша-минер; низкорослый, в гражданском берете, из под которого выглядывали вьющиеся волосы, переходящие в кустистые рыжие бакенбарды. Гоша прошел Афган, и был всегда спокоен, что называется, как удав.

— От вашего купе-люкс, — произнес он улыбнувшись одними уголкам губ, — аромат… сразу видно — Михалыч заваривал. — И, развязывая на ходу вещмешок, направился к столу.

— В коммерческом кафе сейчас печенья надыбал. — Георгий тряхнул содержимым мешка и отсыпал добрую его треть на стол.

Как само собой разумеющееся, налил чай в свою, едва не литровую кружку, и поудобней уселся с краю кровати.