Металл дьявола

По всему дому захлопали двери, и дворецкие, лакеи, швейцары, служанки забегали по устланным коврами лестницам.

— Тино, Тино! — кричала донья Антония.

Сеньор Омонте спустился вниз из своего кабинета и увидел в колле толпу слуг, окружившую тело его сына.

— Врача, ради бога, врача! — крикнула сеньора.

Слуги заметались, натыкаясь друг на друга. Одни бросились к телефону, другие — на улицу, третьи подняли мальчика и понесли в спальню. С его бледных губ стекала струйка крови.

— Это случается с ним уже второй раз, доктор, — объяснила донья Антония бородатому врачу.

Переводчик повторила

— C’est la deuxieme fois…

Врач выслушал Тино, вывернул ему веки, потом сделал укол. Мальчик заснул.

Позже прибежал боливийский врач, доктор Менендес, и Омонте грубо отчитал его:

— Где вы пропадаете, как раз когда вы нужны! Платишь бешеные деньги, и можно умереть тут без всякой помощи! Надо отвезти ребенка в санаторий Мальмезон.

Через неделю Тино поправился. Опять он начал бродить по всему дому, передвигаясь с места на место с какими-то странными, почти обезьяньими ужимками. Он непрерывно моргал и строил служанкам отвратительные гримасы. И не только служанкам. Когда донья Антония принимала визиты в голубой гостиной, при свете огромной люстры с призматическими хрустальными подвесками, Тино просовывал голову в дверь и показывал гостям язык.

В зеркалах особняка то и дело мелькала тощая фигурка мальчика, его очень смуглое лицо, жесткие, всегда растрепанные волосы. Иногда он простаивал перед зеркалом целыми часами, корча рожи и дрожа, как ртуть. Ему исполнилось тринадцать лет.

Знаменитые врачи: доктор Ла-Шантр — педиатр, Вальян — специалист по питанию, Коше — психиатр, Марганьян — невропатолог и Рулье — физиотерапевт, рекомендуя друг друга по цепочке, изучали трудный случай и в конце концов отвергли совет боливийского врача, который предлагал отвезти ребенка обратно в горы.

— Болезнь вашего мальчика, сеньор Омонте, напоминает нам болезнь сына магараджи Бенареса. Когда обратились к нам, преодолев упорное сопротивление английских коллег, которые не разрешали отцу увезти больного с Британских островов, мало было надежды на развитие умственных способностей принца. А теперь, как вам известно, он правит своими подданными. Доверьте нам сына. Применение ионизации, устранение с помощью вытяжек из щитовидной железы некоторых неправильностей роста, наши лечебные воды…

Сеньор Уркульо, узнав об этих диагнозах, выдвинул также свой — в частной беседе с доктором Менендесом:

— Какая там невропатология и психиатрия! Если хотите знать, у него (он понизил голос)… у него наследственный сифилис. Помните, дорогой мой, разоблачения дантиста из Сантьяго? Он утверждал, что Омонте инфицировал весь его инструментарий.

— Но это был шантаж! Дантист потребовал пятьдесят тысяч песо за две пломбы, а когда сеньор Омонте не согласился, он прибегнул к этому недостойному доводу, чтобы оправдать непомерно высокий тариф. Разумеется, пришлось сделать анализ крови…

— И каков был результат?

— О, отрицательный, конечно, отрицательный!

Уркульо зажег сигарету, затянулся и выпустил клуб дыма.

— Ладно, дорогой доктор, я не врач. Поэтому я, наверно, и не могу понять, каким образом этот отпрыск молодой, здоровой расы мог подцепить аристократическую болезнь. Черт возьми! Что делают миллионы! Подумать только, этот ублюдок, сын метисов, страдает тем же недугом, что и принц крови…

IX

Оловянная политика

Боливия того времени переживала период бурной деятельности, похожей на инфекционный процесс с очагом поражения в рудниках, куда, подобно бактериям, стремились бесчисленные сонмы людей.

Магнетическая сила металла привлекала и в подземные недра, и на заоблачные высоты тысячи индейцев, крестьян, которые покидали свои поля на время между жатвой и севом и нанимались в пеоны; тысячи городских ремесленников, бросавших мастерские, чтобы предложить свой труд и умение в рудниках; сотни молодых и пожилых людей из средних классов, которые бежали из городов, где не хватало работы и фантастически росла дороговизна; они переселялись на рудники без определенных планов, готовые занять любое место: от бурильщика до ночного сторожа, от помощника счетовода до начальника участка.

Индейцы и метисы тащили за собой семьи. Белые обычно приезжали поодиночке, чтобы разведать условия работы и решить, можно ли потом привезти жену. Приезжали также предприимчивые одинокие женщины и открывали лавки, таверны и постоялые дворы в ближайших к руднику деревнях или рудничных поселках. В поселках этих установился своеобразный общественный строй, где феодальную власть представляла компания, а вилланов — рабочие и случайные пришельцы, которые кишели кругом, занятые самой разнообразной деятельностью.