Металл дьявола

— Индейцам не нравилась эта работа, — продолжал Сентено, — они справедливо считали ее проклятием. Инки добывали золото и украшали свои алтари либо делали из него драгоценности, но никогда не чеканили монеты, как белые. А белые мечом и крестом принуждали индейцев буравить горы. Знаете ли, как это делалось? Сейчас я расскажу вам, что учинили однажды иезуиты.

Он сунул под свою выпяченную верхнюю губу крошечный окурок, затянулся и продолжал:

— Несколько лет назад я был в Инкисиви. В тех местах находятся рудники, принадлежавшие иезуитам, и там спрятан знаменитый клад Сакамбайи, неподалеку от рудника, который носит то же имя. Иезуиты, когда их изгоняли, не могли взять с собой накопленные сокровища и зарыли их в землю. А потом, чтобы не осталось свидетелей, хладнокровно перебили всех индейцев, которые им помогали.

Потрясенный Омонте не сводил глаз с испанца. А тот в увлечении продолжал рассказ:

— В 1666 году на другом легендарном руднике, в той же области— индейцы называли его «Чукикаркамири», а испанцы — «Сан-Хуан-Баутиста», — местные индейцы, не выдержав рабства, восстали, перерезали и перебили всех испанцев и стерли с лица земли всякий след рудника. А потом покинули эти места. И вот уже три века никто не смеет туда проникнуть — нет ни индейцев, которые могли быть проводниками, ни путей, ни дорог. И сказочные золотые рудники утеряны навсегда…

— Хорошо бы найти их, правда?

— Глупости, фантазии… Да и зачем думать о золоте? Зачем думать о серебре? Теперь, говорят, следует заниматься оловом.

Из соседней комнаты послышался голос супруги Сентено:

— Хосесито, до каких пор можно разговаривать? Уже, наверно, двенадцать часов. Дону Омонте завтра утром работать…

— Ай, дон Сенон! На этот раз я нашел его…

Омонте жадно разглядывал куски породы, которые принес Уачипондо.

— Где?

— Там, где сказал тебе, в заброшенной шахте на горе Сан-Хуан.

— А рудник Рамоса где? Наш рудник?

— Там же, думаю, совсем рядышком.

Омонте опять взял в руки кусок руды.

— И что ты собираешься теперь делать со своим рудником?

— Да вот пришел платить за патент на шесть'месяцев.

Омонте почесал затылок.

— Так, значит, рядом с нашим рудником, да? Ты копал там?

— Нет, только собрал обломки.

— Ас какой стороны?

Уачипондо неопределенно повел рукой:

— Там, ты же знаешь. Я хочу поговорить с сеньором Боттгером.

— Э, он и внимания не обратит!

— Да ведь это чистое серебро…

Но это было не серебро. Годы практики не прошли для Омонте даром, у него был наметанный глаз. Опытные эксперты по сверкающим переливам металла различают светлую красную руду, серебряный блеск, роговое и бурое серебро. И распознают олово в соединении с другими примесями по его кристаллической форме и разнообразной окраске: касситерит желтого оттенка, руду черно-бурую, цвета красного дерева и алмазно-белую. Этот образец был цвета темного красного дерева.

— Ай, дон Сенон, на этот раз я нашел его…

— Для себя одного? На этот раз пойдем вместе, индейский разбойник!

Так Омонте бросил свою службу и отправился вслед за Уачипондо на поиски богини…

IV

Слепые мулы

Дважды побывал здесь святой отец. Первый раз он увидел; как танцуют и веселятся толпы индейцев, а в одном кругу с ними, под видом индейцев, пляшут-черти. Во второй раз увидел он, как эти адские духи в пьяном сне валяются у дверей кабаков.

В те времена, когда Омонте жил в Оруро, работали в Пулакайо два человека, которым суждено было сыграть немалую роль в его жизни: Лоренсо Эстрада и Франсиско Тахуара, которого все звали уменьшительным именем Сиско.

Они принадлежали к разным общественным классам: Эстраде случалось быть и надсмотрщиком, и полицейским агентом рудничного управления, и вербовщиком; Тахуара был просто индейцем-рудокопом. Эстраду он узнал при весьма неприятных обстоятельствах.

Пулакайо — индейская деревушка, выросшая на высоте четырех тысяч двухсот метров, рядом с рудниками, о которых рассказывал Сентено. Между двух ущелий поднимались трубы рудничного поселка, а по склонам лепились скособоченные лачуги, словно сползшие с вершины горы и чудом остановленные в своем падении. Перепутанные улочки неожиданно проваливались под землю, а все селение выглядело так, будто некогда его потрясли какие-то неведомые катаклизмы.