Металл дьявола

Мягкий свет, проникавший сквозь гардины в полутемную спальню, золотым нимбом опушил ее волосы, точь-в-точь как солнце золотит нежную весеннюю поросль на вершине холма.

Ноган окликнул жену.

— Маруча…

Словно очнувшись, она обернулась к нему.

— О, добрый день. Я не хотела тебя будить.

— Который час?

— Два часа… Я смотрела на язычки пламени. Тысячи разноцветных огоньков и индейцы в шахтерских шлемах. Очень похожи на испанских конкистадоров.

— Да… Они ищут вагонетки для транспортировки руды.

Маруча подошла к постели мужа; тот сидел, положив поверх одеяла свои волосатые руки.

— Ты встаешь? Будешь обедать?

— Да, но сначала сядь ко мне.

Она села, не поворачиваясь в его сторону. В профиль ему были хорошо видны ее длинные-предлинные ресницы.

— Почта уже была. Я положила тебе газеты.

Он взял их с ночного столика.

— Так… Вильсона не выберут… Да, знаешь, вчера я тоже просматривал газеты, и потом мне приснилось, будто я иду по нью-йоркской подземке…

Ноган погладил ее коротко подстриженный затылок. Женщина повела плечом и отклонила голову.

— Через год мы получим отпуск и поедем в Чили, к морю, и не будет там никаких язычков пламени и никаких индейцев. Неплохо, не правда ли?

Маруча повернулась к мужу лицом. В фас ее подбородок не казался столь энергичным, особенно из-за ямочки. Мак-Ноган поцеловал ямочку. Потом — пухлые теплые губки, потом — тугие, очень теплые груди.

Газета смялась, лицо Вудро Вильсона скривилось в недовольной гримасе.

Что касается до их непотребных празднеств, то лучше о них промолчать и ничего не говорить.

Последний день карнавала. Буйство голосов и красок на дорогах и улицах городка, всеобщее суматошливое оживление, толпы индианок и чол, пританцовывающих под звуки аккордеонов, гитар и флейт.

Женщины в ярких бархатных юбках и мужчины в расшитых куртках гурьбой спускались в поселок, где шла грандиозная попойка, где каждый дом превратился в питейное заведение.

Во главе процессии шел мужчина, изображавший черта. Он был облачен в бархатный камзол, расшитый серебром и усыпанный блестками, на голове — огромная маска с акульими зубами и с рогами, увитыми золочеными змеями. Это был Уачипондо. В его ушах и теперь еще раздавался рев отбойного молотка, — чтобы приобрести этот маскарадный костюм, ему пришлось много поработать, урочно и сверхурочно. Его измазанная грива и обсыпанная мукой грудь сотрясались от кашля, заглушая звуки трещоток, дудок и тарелок; казалось, что не он один, а несколько рудокопов давятся от кашля.

Толпа расступилась, пропуская вереницу мулов, на которых рабочие из копей Чаянты привезли серебряные изделия. Из зева шахты выехала на повозке королева карнавала — огромная кукла, высечанная из черного блестящего минерала, разукрашенная бантиками и увитая лентами серпантина. За повозкой — толпа ребятишек и взрослых. На улицах рвались ракеты, группы танцующих наводнили город и окрестные дороги.

Сельсо Рамос и Лобатон в компании с почтенного вида перекупщиками и подрядчиками засели в одном из отелей и распивали шампанское, путаясь в причудливой сети серпантина и бумажных украшений.

В самый разгар веселья скотовладелец из Сукре, только что совершивший выгодную сделку, запродав компании большую партию скота, предложил сыграть в «лягушку», призвав в пьяном азарте заменить свинцовые монетки на самые настоящие фунты стерлингов. Рамос с двумя парнями из Потоси (одному из них он продавал ворованное олово) составили партию, в другую вошли скотопромышленник, подрядчик и торговец-турок с волосатыми руками. Первые три партии сопровождались шутками, смехом, аплодисментами, пока игроки окончательно не запутались в густых тенетах серпантина.

Проигравшие подбили удачливых соперников на выпивку, и все перешли в соседний зал. Компания расположилась за круглым столом, к ним подсело несколько рудокопов, и игра возобновилась. Начали играть осторожно, но очень скоро страсти разгорелись. По мере того как табачный дым густел и нарастал звон бокалов, рос и ажиотаж вокруг ставок. Кости, словно кролики, метались по зеленому полю.

Рамос вывалил на стол целую кучу денег, взял роговую чашечку и не спеша встряхнул кости.

— Четыре по сто! Вот так! — объявил скотопромышленник, швырнув пачку банкнот. Рамос метнул кости и проиграл. Кучки бумажных денег и золотых монет то вырастали, то таяли на столе перед игроками.

На следующее метание юноша выставил довольно тощую пачку банкнот.

— Ставь больше! Больше ставь!

— Я и так продул две тысячи с лишком!

— Ладно, я ставлю столько же.

Парню из Чукисаки очень хотелось высадить его из игры одним ударом. Но Рамос выбросил пять-шесть и сгреб деньги.

Снова встряхнул чашечку:

— Та же ставка.

И снова выиграл. Скотопромышленник опять уплатил.

— Ну, кто еще? Не одному же мне играть!

Зрители заключали пари. Турок выбросил три-четыре. Рамос — две пятерки. Лица присутствующих сосредоточены словно в спиритическом сеансе, все следят за россыпью костей, падающих с сухим стуком, и за руками, выкладывающими и загребающими пачки банкнот.