Металл цвета крови

— Зельцер, Зельцер… — бормотал дежурный майор, пролистывая списки. — Да, имеется такая фигура. Оберст Зигфрид фон Зельцер… С ним в камере находятся оберст-лейтенант Шеллинг и генерал-майор Витке. Капризные господа, — улыбнулся майор, — все им не так, условия неподобающие, кормежка отвратительная, отношение — непочтительное. Просят душ… а дулю с маком не хотите? Часто наших заключенных они душем баловали? По мне так все у них нормально, — заключил дежурный, — пальцем никого не тронули — приказа не было. Кормят, как всех, гулять выводят, иногда покурить дают. Охрана все их просьбы игнорирует и правильно делает. Пусть радуются, что не пристрелили. Вам его в отдельный бокс подать?

— Если не сложно, — кивнул Березин. — Для быстроты понимания можно пригласить еще пару опытных специалистов по допросам.

— Понимаю, — улыбнулся майор. — Это правильно. Психология, называется. Немцы существа изнеженные, боли не любят… Вам его сразу наверх?

— Нет, давайте спустимся, посмотрим.

Подвалы бастиона не были курортной гостиницей. Сыро, душно, барахлила подача свежего воздуха. Маленькие зарешеченные камеры — в противовес широким проходам, низкий потолок, скудное освещение. Пленные сами выносили свои параши, сами подметали и мыли полы — это доставляло немалое удовольствие охране.

Лица заключенных хранили надменность, но она уже не убеждала. Исхудавшие, осунувшиеся, они сидели на нарах в выцветших мундирах, исподлобья глядели, кто проходит мимо.

Полковнику фон Зельцеру было лет пятьдесят. Породистое когда-то лицо покрывала бледная маска, редкие волосы торчали пучками. Когда дежурный офицер выкрикнул его фамилию, в глазах заключенного блеснул страх. Маска безразличия сменилась маской ужаса. Но полковник расправил плечи и вышел из камеры прямой, как штык, демонстрируя свое достоинство.

— Отведите его в комнату для допросов, — приказал Березин. — Пусть посидит в одиночестве минут пятнадцать. Приставьте к нему сотрудника, но пусть он помалкивает.

Физические рукоприкладства Олег не любил, а вот психологические игры и манипуляции очень даже приветствовал. Пусть посидит, понервничает.

Березин закурил. Охрана покосилась на него, но ничего не сказала. Оставшиеся в камере опустили глаза.

В соседнем зарешеченном отсеке находились четверо — рангом поменьше. Их тоже сломала неволя, выглядели они неважно. Одно лицо показалось Березину знакомым. Это был плотный мужчина в мундире майора вермахта. Еще молодой, в фигуре чувствовалась стать, но лицо помялось, опухло, обвисли щеки, ввалились глаза. Он глянул мельком на застывшего у решетки майора Красной Армии, пренебрежительно фыркнул и отвернулся.

Он не узнал Березина. Но Олег был уверен, что знает этого человека. Они уже где-то встречались. И в прошлом этот майор был изящнее, выглядел по-другому и скорее всего даже не был майором! Допрашивал его? Встречались в бою? Нет, память бастовала. Он немало перевидал немецких офицеров за последние годы — мог и обознаться…

А вообще досадно. Вот так всегда: вроде знакомый человек, мучаешься, не можешь вспомнить, теряешь время, изводишься…

Он мотнул головой и быстрым шагом отправился наверх.

Глава 4

Беседа с представителем германской разведки прошла на удивление ровно. Меры психологического воздействия оказали положительное влияние. Свой немецкий Березин подтянул еще осенью 1941-го, когда лежал в госпитале на улице Жуковского.

В ту пору было только два развлечения: ковылять по лестнице в бомбоубежище при объявлении налета и штудировать немецкий язык, обложившись школьными учебниками. Дальнейшая служба отточила навыки.

Переводчик ему не требовался. Олег внятно изложил свои предложения, стараясь казаться учтивым и доброжелательным. Доходчиво объяснил, какие льготы получит фон Зельцер при добровольном сотрудничестве и чего лишится в случае запирательства. Ложь, недосказанность — не вариант. Война для него окончена, надо признать поражение. Да, фон Зельцер — солдат, он выполнял свой долг — пусть и видел его в извращенном свете. Это все учитывается и достойно уважения, но, увы, не исключает расстрельного приговора. Свято место в камере пустовать не будет, его займут более сговорчивые господа.

После трезвого размышления фон Зельцер выдвинул условия: содержание в одноместной камере, нормальные бытовые условия, приличная еда, возможность помыться, переодеться, доступ к книгам. Главное условие: гарантия жизни. И никто не должен знать, что он сотрудничает с советской контрразведкой. Пусть уяснит советская сторона: фон Зельцер с глубоким уважением относится к адмиралу Вильгельму Канарису, отстраненному в феврале от руководства Абвером, однако презирает Гитлера, Гиммлера, партию НСДАП и весь орден СС за его бесчеловечные методы. Он надеется, что своим сотрудничеством со СМЕРШем он не навредит народу Германии, которую, невзирая ни на что, считает великой…

У советской стороны тоже было условие: полная искренность. Малейшая ложь — и пуля в затылок перечеркивает все договоренности…

Из помещения дежурного Олег дозвонился до полковника Сухова, начальника армейского отдела контрразведки.