Металлический Ген

Настоящее время

– Кажется, что-то шевелится за кустами бузины, – шепчет Эльфрик.

Стоя на одном колене, он сосредоточенно смотрит в прицел винтовки, дуло которой едва высовывается из импровизированного окошка нашего подвешенного на дереве укрытия в виде дощатого домика, замаскированного ветками с пожухлой листвой. Мы уже два часа торчим здесь, но всё безрезультатно – кабаны, следы которых накануне мы обнаружили вокруг нашего дуба, не объявляются.

Взяв свою потёртую и переделанную по личным стандартам автоматическую винтовку, выменянную в конце сентября у оружейника за целого лося, я высунула дуло в ближайшее к себе окошко и посмотрела в прицел. Спустя минуту напряженного ожидания я окончательно убедилась в том, что тревога ложная, и разочарованно вернулась обратно на успевший остыть после моего подъёма пол, чтобы продолжать следить за лесом через другое окно, выходящее на восток. Рассвет уже наступил, но из-за плотных серых облаков, не дающих солнечным лучам ни шанса на существование, он казался неестественным и даже призрачным, какими обычно бывают только осенние рассветы.

После моего возвращения на позицию Эльфрик еще несколько минут рассматривает кусты бузины, но вскоре сдаётся и тоже опускается на пол, располагается с левого бока напротив меня. Это четвёртый его перерыв на пять минут за последние два часа: он неотрывно караулит свою сторону леса ровно по полчаса, после чего даёт несколько минут своим онемевшим от напряжения рукам и ногам, чтобы те успели прийти в норму. Мне выпал жребий наблюдать за нижним окном, так что у меня проблем с затеканием конечностей не возникает. Только жутко холодно, разве что пар изо рта не идёт – в конце концов уже конец марта, настоящие холода лишь недавно остались позади, а первые тёплые ночи наступят не раньше, чем через восемь недель.

Пока ещё рано для тёплых ночей, поэтому Эльфрик расстегивает свою телогрейку, обшитую десятками внешних и внутренних карманов, и достаёт из тёмных недр своего замысловатого одеяния фляжку. Он проделывает этот обряд в конце каждого часа ожидания, не обещающего стать для нас последним: выуживает флягу – делает глоток – протягивает мне – ждёт, пока я сделаю глоток – забирает флягу – делает ещё один глоток – крепко закручивает пробку – прячет флягу в недрах внутренних карманов телогрейки.

Телогрейка у него хорошая, тёплая, сшитая Дельфиной специально под его габариты, а вот флягу он выменял у воровщика, специализирующегося на мелкокалиберных ликторах, взамен отдав парню кусок парафина и две упаковки колотого сахара. Неплохой обмен, даже с учётом того, что пробка во фляжке прокручивается, если слишком усердно ею орудовать.

Воры в Кантоне-А – отличный народ. Они не воруют у однокантоновцев, хотя, может быть только потому, что, по сути, воровать у них нечего, даже если бы этого очень сильно хотелось. Зато ликторов они обчищают ровно настолько, насколько это возможно.

Так как работы в Кантоне на всех не хватает, а людям предоставляется весьма смутное понятие выбора – батрачить за пару монет, либо загнуться от голода в кратчайшие сроки – воровать здесь умеет каждый. То есть даже я. Если не учитывать того факта, что я занимаюсь незаконной охотой за стенами Кантона, тогда за всю жизнь я всего трижды проверяла, насколько хорошо развито моё воровское мастерство: в семь лет я своровала упаковку соли из склада, отведенного под личные запасы ликторов, засунув её за пояс и спокойно прошмыгнув мимо охранника – в итоге нам с Эльфриком хватило этой соли почти до середины весны; в девять лет я украла у жены теперь уже бывшего главнокомандующего ликтора красивое карманное зеркало в кружевной оправе и в итоге смогла выторговать за него у молочника целых две бухты творога и сто грамм сыра; в одиннадцать лет я подобрала полную обойму за рассеянным ликтором, вышедшим из вшивого борделя, и, естественно, не отдала находку её похотливому хозяину, вместо этого обменяв её у оружейника на замечательный булат, который в итоге остался у Эльфрика во владении. С моим уровнем везения в подобных вещах и умением заключать выгодные сделки из меня мог бы выйти отличный вор, вот только я выбрала другую нишу – я, как недавно заметил Эльфрик и как бы сильно мне была не по душе такого рода формулировка, отличный браконьер. Самый настоящий, умудренный опытом, не видящий смысла своей жизни без деятельности на виртуозно освоенном поприще… В общем, лучший в своём деле. То есть: выживший.

– Хороший бизнес он придумал, м? – встряхнув фляжкой, перед тем как окончательно спрятать её за пазухой, приглушенно выдохнул Эльфрик. Успех в нашем деле во многом зависит от тишины, поэтому мы стараемся говорить максимально тихо или не говорить вовсе.