Metamodernism The Future of Theory

По этой причине нам нужна политика сострадания и возвышения. Критическая этика добродетели перекликается с тем, что Пауло Фрейре называл в "Педагогике угнетенных" освобождающей педагогикой, направленной на критическое сознание, которое позволяет видеть социальные и экономические противоречия и, следовательно, преодолевать препятствия на пути к более полному становлению человека.129 Она также напоминает о том, что Хоркхаймер считал отличительной чертой различия между "традиционной" и "критической" теорией - а именно, что традиционная теория понимает себя в первую очередь как простое описание общества. В то время как критическая теория призвана изменить ее. Хотя пространство не позволяет более полно изложить конкретные политические проекты, которые можно было бы предложить, я имею в виду акцент на достоинстве, эгалитарной прямой демократии, отчужденном правительстве и, наконец, на том, что коренные активисты из племени цотциль называют "ичбайль та мук" или "помогать друг другу в достижении величия" в служении "лекиль кукслежаль" или "жизни, которая хороша для всех", основанной на "общинной связи с землей" и нашей нечеловеческой средой. Мое знакомство с "Революционным счастьем" - это предварительный жест в сторону того, как это может выглядеть.

Это также напрямую связано с работой, которую я продвигаю в этой книге. Мы все время пытаемся (и безуспешно) решить системные проблемы, обвиняя отдельных людей или наводя порядок в терминах. Однако для того, чтобы произвести значимые изменения, нам необходимо знать, как возникают социальные типы и как их свойства скрепляются вместе. Общий рефрен современной культурной критики заключается в том, что мы часто чувствуем себя в ловушке социальных категорий или несправедливых классификаций. Мы часто принимаем исторически обусловленные и изменчивые категории за универсальные или неизменные реальности - в результате чего социальные и природные виды сливаются воедино. Учитывая, что мы живем в вечно разворачивающемся, процессуальном социальном порядке, нам необходимо принять субъективность, способствующую постоянному самопреобразованию. По этим причинам я пытаюсь разработать гуманитарную науку, которая позволит нам ясно увидеть, как социальный мир производится в настоящее время, а также как мы могли бы производить его иначе.

8: Заключение: Становление метамодерна

 

Когда-то один человек отправился в далекий путь, чтобы научиться страху. За прошедшее время он становился все легче и ближе, искусством овладевали с ужасом. Но теперь, когда с создателями страха разобрались, пришло время для чувства, которое подходит нам больше. Речь идет о том, чтобы научиться надежде.

Эрнст Блох, Принцип надежды, том 1

 

Философов-метамодернистов не было, поэтому возникла необходимость стать одним из них. Я представлял себе всю эту монографию как своего рода инти- мативное философское упражнение, в ходе которого читатель учится дезинтегрировать понятия, практиковать деконструктивную бдительность, а затем достигать нового вида реконструктивной способности. Это дает частичную свободу от социальных типов, позволяя создавать новые, пока еще невообразимые концептуальные блоки для теории и общества в целом. В этом смысле метамодернизм - это своего рода витгенштейнианская терапия. Но если Витгенштейн пытался излечить патологии философии, чтобы вернуть нас к повседневности, то повседневные способы бытия также демонстрируют свои собственные патологии. Поэтому метамодернизм отличает себя от различных антифилософий тем, что улучшает и обыденные представления, превращая метамодернизм в своего рода "экзистенциальную терапию", которая применима как к философской сфере, так и к повседневности.

Скажем так: пройдя эту терапию, досконально усвоив это движение мысли, человек становится метамодернистом. Опять же, приставка "мета" в первую очередь указывает на более высокую позицию абстракции, взгляд сверху - или, если использовать другую метафору, на самоосознание того, как мы запутались во временном горизонте нашего исследования. Как постоянный критик, это неизбежно была критика самого себя и моих собственных философских формаций. Но, пройдя этот путь вместе, дорогой читатель, если ты со мной, мы оба теперь можем быть метамодернистами, то есть союзниками в коллективном проекте продвижения вперед. Метамодернизм не фиксирован. Он растет и развивается. И поскольку он осознает свое положение и ограничения, он способен выйти за эти пределы.