Метаморф Том 2. Красный мир (СИ)

— Мда, — мрачно пробормотал я.

— Тебе нужно срочно оплодотворить как можно больше женщин, прежде чем мы наберем силу, — по-своему всполошилась от тревожных вестей Нора, — Иначе потом для этого придется искать мир без маны, а как мы это сделаем? Мы и отсюда-то выбраться пока не можем. Кстати, не забудь поднять этот вопрос, как закончите обсуждать тычинки-пестики.

— Возвращаясь к вопросу о твоей слабости, — продолжил лить мне соль на рану старик, — Представь себе, что женщина-метаморф каким-то чудом исполнила всё в точности. В безмагическом пространстве, дитя метаморфа будет рожден незрячим в абсолютной, кромешной тьме. Что у него будет, чтобы узнать даже о такой малости, как собственное существование? Собственные мысли или желания? — вопросил он у меня, и тут же возразил, — Но у него их не будет, поскольку ему будет не от чего отталкиваться. Неоткуда их подсмотреть.

— И что же произойдет дальше? — казалось, что маг уже не может сделать атмосферу ещё более гнетущей, но у него это успешно получалось. Я ощущал тревожную дрожь, пробегавшую по моему телу. Я чувствовал, что все рассказываемое Анааком имеет ко мне самое прямое отношение. По сути, он сейчас описывал мой путь с момента рождения на Земле, до появления энтропии.

— А дальше, — хмыкнул Анаак, — Плод начнет развиваться сам, по заложенной в него программе. И если это будет программа человеческого тела, то она известна. От плода к младенцу. От младенца к ребенку. От ребенка… к взрослому человеку.

— Виктор, — заметила мне Нора, — Это означает, что тело метаморфа получит свой собственный разум. Человеческий разум, существующий одновременно с непробужденным сознанием метаморфа.

— В иных условиях, — продолжил Анаак, — Сознание метаморфа пробуждается много раньше, чем у человеческого эмбриона развивается мозг. Тогда это тело становится чистым сосудом, и дальше всё идет хорошо. В твоём же случае, всё пошло наперекосяк…

— Как? — чувствуя, как по спине пробегают мурашки, спросил я.

— Когда в твой родной мир пришла энтропия, — спокойно сообщил мне маг, — Дитя метаморфа впервые увидело что-либо ещё, кроме бесконечной, кромешной тьмы. И этим что-то, оказалось чужое сознание, уже существующее в их общем теле. Человеческое сознание, — повторил Анаак, — Твоё сознание, Виктор.

— Но, — пробормотал я, чувствуя, как мир уходит из-под ног, — Ведь это же означает, что я…

— Легко спутать свои мысли с чужими, — перебил меня Анаак, — Особенно когда собственных мыслей ещё нет, зато есть чужие, в одном теле на двоих. Которые только и остается, что повторять синхронно, считая их за свои собственные.

— Это означает, что я… — пробормотал я, чувствуя охватывающую всё моё тело слабость. Мне показалось, будто оно вздрогнуло, само по себе.

— Точнее, кто — ты? — вновь перебил меня маг, — Именно этот вопрос я хочу, чтобы ты задал себе, и нашел на него ответ. Кто ты на самом деле, Виктор?

— Метаморф? — спросил Анаак Древний, — Или всё же, человек — за которым повторяет его действия некий… невидимый друг?

Моё зрение почему-то стало сбоить. В ушах появился шум, по мере того, как мир перед глазами стал всё больше от меня отдаляться. Вскоре я уже не видел и не ощущал ничего, кроме бесконечной черной пустоты.

В сознании продолжал пульсировать последний вопрос, который задал мне маг — кто я?

Человек или метаморф? Теперь я и сам не был уверен в ответе. И что гораздо хуже, я боялся его услышать.

— Ты хочешь знать ответ, Виктор? — закружившееся вокруг меня эхо могло принадлежать одному-единственному существу на свете. Норе.

Но откуда она взялась у меня в голове? Впрочем, глупый вопрос. Если кто-то и мог пробраться ко мне внутрь сознания, то только она. Я уже и забыл то время, когда её там не было.

— У меня он есть, и не он один, если ты готов выслушать, — произнесла она. Или не она?

Повернувшись на звук, неведомым образом распространившийся в пустоте, я увидел незнакомку, стоящую прямо передо мной. Её черты сменяли друг друга так, что мне с трудом удавалось зафиксировать какой-либо образ. Её лицо чем-то неуловимо копировало образ оставшейся на Земле Шуры, но в её глазах проглядывало выражение, которое у настоящей Шуры я никогда не встречал. Наконец, они меняли цвет. Светлые, ярко-зеленые глаза становились сапфирово-синими, как были у Ионы. Спустя некоторое время, передо мной промелькнули лица всех тех, кто был чем-то мне дорог. Все эти образы при всем своём разнообразии, одновременно были частью чего-то целого. Единого и неделимого.