Метаморфозы

К ней; представляет себе и лицо, и движенья, и руки,

Воображает и то, что не видел, — во власти желаний

Сам свой питает огонь, отгоняя волненьем дремоту.

День наступил; и, пожав отъезжавшего зятя десницу,

495 Девушку царь Пандион поручает ему со слезами.

«Дочь свою, зять дорогой, — побуждаем благою причиной,

Раз таково дочерей и твое, о Терей, пожеланье, —

Ныне тебе отдаю. И верностью, и материнской

Грудью молю, и богами: о ней позаботься с любовью

500 Отчей и мне возврати усладу моей беспокойной

Старости в срок: для меня — промедление всякое длинно;

Ты поскорей и сама, — довольно с Прокной разлуки! —

Если ты сердцем добра, ко мне возвратись, Филомела!»

Так поручал он ее и дочь целовал на прощанье,

505 И порученьям вослед обильные капали слезы.

Верности брал с них залог: потребовал правые руки,

Соединил их, просил его дочери дальней и внуку

Отчий привет передать и сказать, что крепко их помнит.

Еле последнее смог он «прости» промолвить, со словом

510 Всхлипы смешавши, боясь души своей темных предчувствий.

Лишь Филомела взошла на корабль расписной, и от весел

Море в движенье пришло, и земли отодвинулся берег,

Крикнул Терей: «Победил! со мною желанная едет!»

В сердце ликует, уже наслажденья не может дождаться

515 Варвар, взоров своих с Филомелы на миг не спускает:

Так похититель орел, Юпитера птица, уносит,

В согнутых лапах держа, в гнездо свое горное — зайца;

Пленник не может бежать, — добычей любуется хищник.

Вот и закончился путь; суда утомленные снова

520 На побережье своем. Но царь вдруг дочь Пандиона

В хлев высокий влечет, затененный лесом дремучим.

Там, устрашенную всем, дрожащую бледную деву,

В горьких слезах о сестре вопрошавшую, запер и тут же,

Ей злодеянье раскрыв, — одну и невинную, — силой

525 Одолевает ее, родителя звавшую тщетно,

Звавшую тщетно сестру и великих богов особливо.

Дева дрожит, как овца, что, из пасти волка седого

Вырвана, в страхе еще и себя безопасной не чует.

Иль как голубка, своей увлажнившая перышки кровью,

530 Жадных страшится когтей, в которых недавно висела.

Только очнулась, — и рвать разметенные волосы стала;

Точно над мертвым, она себе руки ломала со стоном;

Длани к нему протянув, — «О варвар, в деяньях жестокий!

О бессердечный! Тебя, — говорит, — ни отца порученья,

535 Ни доброта его слез, ни чувство к сестре, ни девичья

Даже невинность моя не смягчили, ни брака законы!

Все ты нарушил. Сестры я отныне соперницей стала,

Ты же — обеим супруг. Не заслужена мной эта мука.

Что ты не вырвал души у меня, чтоб тебе, вероломный,

540 Злоумышленье свершить? Что меня не убил до ужасных

Наших соитий? Тогда была б моя тень не повинна.

Все ж, если Вышние зрят, что сталось, коль что-нибудь значат

Чтимые боги и все не погибло со мною, заплатишь

Карой когда-нибудь мне! Сама я, стыдливость откинув,

545 Дело твое оглашу: о, только нашлась бы возможность!

В толпы народа пойду; и, даже в лесах запертая,

Речью наполню леса, пробужу сочувствие в скалах!

То да услышит Эфир и бог, коль есть он в Эфире!»

Тут от подобных речей возбудился в жестоком владыке

550 Гнев, и не меньше был страх. Двойной побуждаем причиной,

Высвобождает он меч из висящих у пояса ножен.

Волосы девы схватив, загнув ей за спину руки,

Узы заставил терпеть. Филомела подставила горло, —

Только увидела меч, на кончину надеяться стала.

555 Но исступленный язык, напрасно отца призывавший,

Тщившийся что-то сказать, насильник, стиснув щипцами,

Зверски отрезал мечом. Языка лишь остаток трепещет,

Сам же он черной земле продолжает шептать свои песни.

Как извивается хвост у змеи перерубленной — бьется

560 И, умирая, следов госпожи своей ищет напрасно.

Страшное дело свершив, говорят, — не решишься поверить! —

Долго еще припадал в сладострастье к истерзанной плоти.

Силы достало ему после этого к Прокне вернуться, —

Та же, увидев его, о сестре вопрошала. Но стоны

565 Лживые он издает и сестры измышляет кончину.

Было нельзя не поверить слезам. И Прокна срывает

С плеч свой блестящий наряд с золотою широкой каймою.

Черное платье она надевает, пустую гробницу

Ставит и, мнимой душе вознося искупления жертву,

570 Плачет о смерти сестры, не такого бы плача достойной.

Год завершая, уж бог двенадцать знаков объехал.

Но Филомеле как быть? Побегу препятствует стража.

Стены стоят высоки, из крепкого строены камня.

О злодеянье немым не промолвить устам. Но у горя

575 Выдумки много, всегда находчивость в бедах приходит.

Вот по-дикарски она повесила ткани основу

И в белоснежную ткань пурпурные нити воткала, —

О преступленье донос. Доткав, одному человеку

Передала и без слов отнести госпоже попросила.

580 Этот же Прокне отнес, не узнав, что таит порученье.

Вот полотно развернула жена государя-злодея,

И Филомелы сестра прочитала злосчастную повесть,

И — удивительно все ж! — смолчала. Скована болью

Речь, языку негодующих слов недостало для жалоб.

585 Плакать себе не дает: безбожное с благочестивым

Перемешав, целиком погружается в умысел мести.

Время настало, когда тригодичные таинства Вакха

Славят ситонки270 толпой; и ночь — соучастница таинств;

Ночью Родопа звучит бряцанием меди звенящей.