Это вторжение буддийских настроений в нашу западную культуру. Тут надо сказать: конечно, это имеет место из-за незнания наших основ, из-за недостаточно ясного понимания глубочайшего импульса, живущего в содержании и форме христианства. Чего мы достигли благодаря христианству? Исключительно с точки зрения этого импульса мы достигли того, что одна из величайших личностей в этом отношении радикально отличается от Шопенгауэра. Если Шопенгауэр видит свой идеал в человеке, преодолевшем все радости и страдании, которые могла дать ему внешняя жизнь, еще только ждущем, когда исчезнет последняя его связь с телом, то Гете в своем «Фаусте» противопоставляет этому идеалу стремящегося человека, который переходит от желания к наслаждению, от наслаждения — к желанию, и который, наконец, настолько очистился и преобразовал свои желания, что его страстью становится самое святое в нашей жизни. Он не стоит на месте, говоря: «Я только жду, когда сотрутся последние следы моего земного бытия», а произносит великие слова:
Гете изобразил своего Фауста в том смысле и духе, в котором он в конце своей жизни говорил своему секретарю Эккерману: «Вы должны согласиться, что конец, когда спасенная душа возносится ввысь, дался мне с большим трудом; мы имеем здесь дело с такими сверхчувственными, едва чаемыми вещами, что я легко мог бы расплыться в неопределенности, если бы мой поэтический замысел не получил благодетельно-ограниченной формы и твердости в резко очерченных образах и представлениях христианской церкви».
Поэтому Фауст поднимается по лестнице бытия, т. е., в смысле христианской символики, от преходящего к непреходящему, от смерти к жизни.
Итак, в словах Шопенгауэра: «Я жду, когда достигну той степени совершенства, которая сотрет с моего тела последний след земного бытия» мы видим явное проникновение буддийских элементов в наш западноевропейский образ мышления. И Шопенгауэр полагал, будто с помощью таких представлений можно интерпретировать образы, созданные Рафаэлем и Корреджио. Гете же хотел изобразить ищущую личность, осознавшую, что все достигнутое в земной жизни должно стать непреходящим, должно принадлежать вечности:
Это и есть настоящий реалистический христианский импульс, ведущий к воскрешению земных свершений, к их одухотворению. Это — религия возрождения! Это — воскрешение всего лучшего, что может быть достигнуто на земле. Это в истинном смысле «реалистическое» мировоззрение, которое умеет добывать высший смысл для бытия в чувственном мире даже из спиритуальных высот. Стало быть, мы можем сказать, что именно в Гете нам является, как в свете утренней зари, впервые понимающее себя христианство будущего, которое признает все величие и значение буддизма, но в противовес ему не откажется от значимости воплощений, а признает все земные жизни, идущие от воплощения к воплощению. Так, с точки зрения подлинного современного христианина, смотрит Гете на прошлое, которое породило нас, и на настоящее, в котором мы достигаем того, что никогда, если это настоящий плод, не прейдет в веках. Так Гете, в истинно теософском смысле соединяя человека со вселенной, не может не соединять его и с истинным содержанием христианства. Поэтому он говорит:
В этих словах Гете человек еще не представлен в его единстве со всем миром, еще нет указания на то, что он рожден из констелляций бытия и, следовательно, его след в мире не сотрется, а в его одухотворенном облике восторжествует Воскресение. Поэтому к этим словам он добавил следующие:
И мы можем сказать: никакая сила, никакое время не властны над тем, что достигнуто во времени и созрело как плод для вечности!
НЕМНОГО О ЛУНЕ В СВЕТЕ ДУХОВНОЙ НАУКИ