Ей было всего лет пять-шесть, когда это с ней случилось в первый раз. Они с младшей сестрой все лето проводили у бабушки в деревне. Регулярно «поддававший» дядя, вместе с которым две маленькие девочки ночевали в комнате, не одну ночь подряд приставал к ним, удовлетворяя невесть почему неудовлетворенные сексуальные потребности. Жалобы бабушке и их отчаянное нежелание спать с ним в одной комнате особого результата не давали. Та отказывалась верить, считала, что девчонки все выдумывают, малы еще. К тому же это был ее сын. Ведь не подумаешь о сыне такое, что тогда думать о себе, как о матери? Проще было не верить внучкам.
Ей всегда было трудно описывать словами те чувства. Страх, омерзение, беспомощность. Слов недостаточно… Она, и без того тревожная, с тех пор живет в постоянном страхе, в отчаянной попытке быть очень правильной, трудолюбивой, старательной. Может, это поможет.
Когда ей исполнилось 12 лет, в ее семье случилась трагедия – умер горячо любимый отец. И ее роль в семье стала окончательно инверсивной. Она, по сути, становится самой старшей в семье, помогает матери справиться с горем, отвечает за младшую сестру. К ее и без того недетской ответственности родственники добавляют свою психологически незрелую долю: «Тебе надо заботиться о матери, а то и она не выживет, не переживет потери отца». И потому на похоронах она не плачет, как тут заплачешь, если и маму потерять можно. И что тогда, детдом? По отцу она смогла начать плакать значительно позже, ближе к своим сорока годам, на терапии, когда осознала, какой разрушительной была эта потеря, какой громадной, тяжелой, невыносимой. Как изменился ее мир после его смерти. С каким кошмаром ей предстояло встретиться оттого, что больше никто не мог защищать ее и любить.
Мать не может жить без мужа, в ее жизни появляются другие мужчины. Очевидно, что она весьма неразборчива. Один из них, судя по всему, криминальный элемент с явной психопатией, вскоре начинает регулярно нападать на мать. Та его выгоняет, начинает от него прятаться, старается не открывать дверь. Но дети, две девочки все время рядом.
В один из дней, придя из школы с субботника, она (ей тогда по-прежнему всего 12 лет от роду) слышит дверной звонок, мамин мужчина колотит дверь и требует впустить. Она мужественно отвечает ему, что мамы нет, и дверь не открывает. В какой-то момент их перепалки он начинает давить на жалость и просит у нее хотя бы бутерброд, потому что он страшно голоден. «Я только поем и уйду», – жалобно просит он ее. И она (мама всегда говорила ей, что надо быть доброй и помогать людям) открывает и впускает его в квартиру, все-таки он время от времени живет здесь.
Поев, он не собирается уходить. Испугавшись, она пытается его выпроводить, увещевать. Уже начинает бояться, что мама будет ее ругать за то, что впустила. Уговаривает. Все напрасно. В какой-то момент он начинает страшно заводиться и нападает на нее, срывая одежду, пытаясь насиловать и выкрикивая злобные нецензурные слова в адрес ее самой и ее матери. Она отбивается, дерется, как может. «Я все маме скажу!» – кричит она в отчаянии. «Убью тебя, если скажешь!» – и он тащит ее в ванную, открывает воду, пытается ее топить, держа голову под водой…
Ее спасает дверной звонок, за ней пришли подружки. Это как-то его то ли останавливает, то ли пугает. Он отпускает ее и сбегает. Она остается одна. Живая. Но в невыразимом ужасе и страхе, что же скажет мама. Почему-то она уверена, что мама будет не на ее стороне, что будет кричать: «Зачем ты его впустила?» А как ответить на этот вопрос? Ведь трудно предположить, что такое может случиться с тобой, но как будто она должна была знать, предусмотреть, предвидеть… Она же за все должна отвечать, и если она не справилась, то виновата будет только она.
В ужасе, стыде и страхе, снимает она с себя остатки разорванной в клочья пионерской формы и прячет подальше. Она надеется забыть эту историю. Она никому о ней не расскажет, только много-много лет спустя, уже разгребая на психотерапии последствия той ужасной катастрофы.
Когда в свои уже сорок лет она все же рассказывает этот давнишний случай своей матери, та отвечает ожидаемым вопросом: «Зачем же ты его впустила?»… Хотя она, ее дочка, втайне все же так надеялась, что та спросит: «Как же ты это пережила, бедная моя?» или хотя бы: «Почему ты не могла рассказать это мне тогда? Я бы могла хоть как-то тебя защитить». Ведь даже после того случая этот насильник и криминальный элемент появлялся в их квартире и продолжал жить с ее матерью. Но даже сейчас ее мать не ужасается, лишь расстроенно пожимает плечами: «Надо же, я не знала…»
