Метаморфозы. Тетралогия

– Возьмите следующий диск… Последовательно проработайте первый трек. Только первый.

Сашка сделала несколько шагов – к столу. Протянула руку; ее ногти, уродливые, черные, загибались крючками. Она зажала конвертик с диском между ладонями и так, стиснув ладони, отступила назад.

– Вы свободны.

Сашка вышла, не сказав ни слова.

* * *

Все-таки она очень любила учиться. Эта почти противоестественная страсть спасла ее ночью, когда десять упражнений Портнова обступили ее, как убийцы, и ни одно не желало сдаваться без боя.

Поначалу она уговаривала себя: еще шажок, и отдохну. Еще одно мысленное превращение. Еще. Вектор, вектор, преобразование, вот и протянулись ниточки, вот и сопряглись два мысленных потока, вот и почти готово упражнение номер один…

Когда-то она пыталась понять, что именно в организме работает, выполняя эти задания. Мозг? Да, конечно. Воображение? На полную катушку. Интуиция? Наверное, да… Но это были части большого механизма, причем не главные; когда механизм, разогревшись, начинал работать в полную силу, Сашке казалось, что вся она, Александра Самохина, – всего лишь фрагмент его. Заднее колесо.

Был тихий февральский вечер. Длинная витая сосулька, свесившись с жестяного козырька, заглядывала в форточку комнаты номер двадцать один. Где-то играл магнитофон – грохотали барабаны, и низкий чувственный голос ворковал по-английски; потом и магнитофон устал, погасли на улице фонари, погасли соседние окна, и заснеженный газон перед общежитием сделался темным. Сашка одолела упражнение номер пять и приступила к шестому.

Понимать связи. Складывать из обломков картину. Разбирать механизм на детали, собирать из деталей новый механизм, вдруг – случайно – обнаруживать новые возможности и, перепрыгнув на другую орбиту, видеть вокруг бесконечное поле деятельности. Сашка увлеклась; временами возвращаясь, повторяя по памяти упражнения из первого семестра, попадая в тупик, обходя все на свете кружным путем и неожиданно натыкаясь на простое решение, – она сидела над книгой до шести часов утра.

Упражнение десять. Все.

Сашка замерла, чувствуя себя – свое тело – старой башней на берегу океана, тяжелым каменным строением, над которым пронеслись века. Внутри гулял ветер и струился песок. Напуганная подлинностью этого ощущения, Сашка пошевелилась – и пришла в себя. Руки затекли до бесчувствия. Очень хотелось пить и хотелось в туалет.

Она выпила полбутылки минеральной воды. Прошлась по коридору в санузел и обратно. Улеглась в кровать и нащупала на тумбочке плеер с наушниками.

Проявились цифры на крохотном дисплее. Первый трек…

«Ребенок остался бы инвалидом без надежды на коррекцию».

Еще раз первый трек. И еще. А потом второй. И третий.

«Ребенок остался бы инвалидом без надежды на коррекцию».

Пятый, восьмой. Сашка таяла в тишине, будто кусочек сахара. Распадалась. Растягивалась длинными тягучими ниточками от себя к маме. Что-то шептала ей на ухо, и мама ворочалась в тяжелом сне; спал младенец, положив кулачки на подушку. А Сашка тянулась и тянулась, как телеграфные провода, и чувствовала, что сейчас не выдержит, порвется. Слишком далеко…

И слишком поздно.

Сделав над собой усилие, она сорвала наушники. Плеер беззвучно повалился на пол. Ни стука, ни шороха. Отлетела, раскрываясь, круглая крышка, вертящийся диск поймал отражение уличного фонаря и остановился. Ни ветра, ни скрипа, ни привычной возни спящего общежития; чужое молчание продолжалось.

Она закричала – и не услышала себя.

Путаясь в одеяле, она рухнула с кровати, но даже боль в ушибленных коленках не смогла прервать Молчания. Она вскочила на ноги, понимая, что вот-вот захлебнется в тишине, но в этот момент грянул будильник.

Простое электронное устройство играло «Чижика-пыжика». И как только этот звук прорвался в Сашкино сознание – тишина пропала. Слышны стали и ветер, и далекое радио, и шлепанье тапочек в коридоре, и чей-то недовольный голос:

– Миха, ты не знаешь, кто это так орал?

* * *

На первой паре была физкультура.

Кажется, этой ночью не спал никто; группа «А» второго курса сидела и лежала на подоконниках, на матах и просто на полу, никто не желал смотреть другому в воспаленные измученные глаза. Только Денис Мясковский был неестественно весел, бегал по залу, то и дело подпрыгивал и повисал на баскетбольном кольце.

Лиза хмуро сидела на скамейке, глядя то на свою ногу в кроссовке, то на обрывок шнурка у себя в руке. Дим Димыч насилу заставил всех построиться и долго втолковывал, что физкультура на втором семестре второго курса нужна студентам как воздух, потому что учебные перегрузки плохо скажутся на здоровье, если его не укреплять.

– Дмитрий Дмитриевич, я не могу прыгать, – сказала Сашка. – У меня нога болит.

– У вас все время что-то болит, Саша. А курс, между прочим, недосдал нормы!

– Я сдам.

– Вы все мне обещаете. Короткая дистанция, прыжок в длину, тройной прыжок…

Он замолчал, обеспокоенно глядя Сашке в лицо.

– Ну, Саш… Что с вами?

– А что? – Она потрогала щеки. – Чешуя?

Кажется, Дима обиделся.

* * *