Метаморфозы. Тетралогия

Лиза вышла из аудитории сразу после слов преподавателя – «Все свободны». Дежурная фраза звучала как издевательство, потому что свободным в аудитории оставался только Физрук, и то номинально. Лизу никто не догнал, не остановил, не поддержал – а может быть, Сашка не видела. Казалось, что блондинка бесследно испарилась прямо из институтского вестибюля.

Куда пошла Лиза, что заставит ее делать куратор и чем она расплатится за неповиновение, Сашке не хотелось думать. Ни с кем из однокурсников она не пыталась даже заговаривать – не желала подставлять их под санкции, да это было и бесполезно. У нее осталась единственная цель, навязчивая идея – дозвониться Фариту и впервые в жизни договориться с ним, заставить передумать.

Но телефон Фарита не отвечал. После шестой попытки Сашка усвоила, что молчание не всегда означает отказ от ответа – оно может быть ответом само по себе.

Кто была женщина под ледяной глыбой, которую Сашка прочитала в схеме Физрука? Кто лежал в коляске? Падала глыба на самом деле или это учебная модель, проекция, выхолощенная тысячью фильтров?

Если бы я знала заранее, что подставлю Лизу, думала Сашка, попросила бы я заниматься со мной аналитической специальностью? Да, правильный ответ – да. Если бы я знала, что Лизе прилетит наказание, я все равно бы использовала ее. А если бы я знала, что наказание прилетит мне… что бы я делала?

Добравшись до своей комнаты, она разложила на столе бумаги и наточила карандаш до состояния иголки. Два часа оставалось до занятия со Стерхом, и Сашка намеревалась потратить это время на работу; она не успела коснуться грифелем бумаги, когда в дверь постучали.

Способность видеть сквозь стены прошла у нее вместе со спонтанными метаморфозами, тем не менее она сразу догадалась, кто стоит за дверью и чем это ему грозит. Замерев, перестав дышать, она ждала, пока визитер уйдет, но тот не собирался сдаваться:

– Саш, открой.

– Убирайся, – прошептала Сашка. – Он не пугает. Он точно подаст докладную. Хватит с меня Лизки… Где она? В общаге? Где?!

– Ушла, – глухо сказал Костя из-за двери. – Ты звонила… ему?

– Иди отсюда! – выкрикнула Сашка. – Ничего я сделать не смогла и для тебя не смогу… Я как будто прокаженная! Неприкасаемая! Я всем приношу несчастье и буду приносить! Уходи!

– Глупости, – сказал он, и Сашка поняла, что там, снаружи, он почти касается лицом тонкой дверной створки. – Ты… справишься, Сашка. Держись.

* * *

– За несколько дней вы прошли программу целого семестра, – сказал Стерх задумчиво, разглядывая вырванную из блокнота страницу.

Листок под его пальцами дернулся, линии наполнились объемом, как если бы из сетки карандашных линий пыталась вырваться жертва паука. Стерх скомкал листок в ладони, выудил из кармана зажигалку, щелкнул, коснулся бумаги огненным язычком.

– Пожалуйста, всегда утилизируйте материальное воплощение ваших занятий – причем сразу.

Он осторожно положил догорающий листок в чистую пепельницу на краю стола. На фарфоровом блюдце съежилось, чернея, понятие «вина», полностью выраженное графическими символами через то, чем вина не является.

– Николай Валерьевич, а как выражается в Великой Речи понятие «космологическая сингулярность»? – спросила Сашка.

Стерх посмотрел остро и вместе с тем устало, будто проверяя, не издевается ли над ним студентка:

– Пароль… Первое Слово, естественно. Сингулярность – проекция Пароля на физический мир, начальная точка, дающая старт Вселенной. Полагаю, это был риторический вопрос… Или хотите поговорить об этом?

– У меня не осталось людей, чтобы разговаривать, – сказала Сашка. – Только вы.

Стерх привычно сплел в замок длинные белые пальцы:

– Я, во-первых, давно не человек… А во-вторых, привык работать с простыми конкретными вещами – с проекциями идей, с именами имен, с грамматикой и материей… Я не могу обсуждать с вами темы вне моей компетенции.

* * *

В этот вечер общежитие встретило ее сетью звуков и запахов, разобщенных и одновременно слаженных, будто настройка оркестра перед увертюрой. Шаги, голоса, звук льющейся воды, громкая и тихая музыка, хлопанье дверей, звук ветра в форточках, сквозняки, бульканье и гул кухонных автоматов, запах кофе, истончившиеся шлейфы чужих духов – Сашка остановилась посреди холла, прислушиваясь и принюхиваясь. Ее не оставляло ощущение театральности происходящего – как будто общежитие, обретя собственную волю, разыгрывало для Сашки спектакль… желая утешить ее? Подбодрить? Или Сашка фантазировала от усталости? Общага звучала теперь как настоящий жилой дом, и уж насколько Сашка любила тишину – не могла не отметить, что так ей нравится больше. Тишина – в том числе и равнодушие, а Сашка и так чувствовала себя одинокой, будто подкидыш.

На плазменном экране, опять работающем без звука, ползла куда-то вереница «Скорых», Сашка глянула – и отвела глаза. Секунду разглядывала телефон-автомат среди фикусов. Отвернулась, миновала лестницу, вошла в коридор первого этажа. Запах кофе сделался сильнее, зато голоса стихли.