Метаморфозы вампиров (сборник)

Затем ко мне приехал мой брат Арнольд, прося дать ему денег на фермерское хозяйство. Я неохотно согласился (он никогда не был практичным человеком), и тогда пошло-поехало. Арнольд стал дважды в неделю наезжать из Лонгтона, пить виски Литтлуэя и сетовать на свои проблемы. Поскольку он был мне братом, я не мог указать ему на дверь.

Литтлуэю пачками посыпались письма от коллег, многие понаехали гостить. Впечатление было такое, что каждый американец из тех, с кем он когда-либо был знаком, решил этим летом наведаться в Англию и воспользоваться его приглашением заехать. В конце августа приехал наш бывший заведующий кафедрой, причем привез с собой жену и двух дочерей, с кем я поверхностно был знаком. Я растерялся: обе девицы стали яростно пытаться взять меня «в оборот», вступив из-за этого в открытое соперничество. Кончилось тем, что младшая, стремясь перехватить у сестры инициативу, забралась как-то ночью ко мне в постель; ей нельзя было отказать в привлекательности, но я понимал, что, если займусь с ней любовью, хлопот не оберешься, и очень надолго. В конце концов мне удалось уговорить ее уйти к себе, но обо всем этом как-то пронюхала старшая, и атмосфера накалилась настолько, что я в конце концов нашел какой-то повод и уехал в эссексский коттедж.

В начале сентября Литтлуэй решил присоединиться ко мне, пока не закончатся гостевые визиты. И тут разразилось самое неприятное, что только можно представить. Роджера Литтлуэя обвинили в изнасиловании и попытке убийства несовершеннолетней. Улики были абсолютно неопровержимыми. Поздно вечером в субботу он возвращался из Лестера и предложил подвезти подвернувшуюся попутчицу до Одби, в полдороге от Грейт Глен. На какой-то неприметной развилке он свернул, остановил машину и пригрозил убить девушку, если та воспротивится. Она разумно решила не сопротивляться, но обернулось еще хуже. Кончилось тем, что он бросил ее голую и, очевидно, бездыханную в леске при дороге. Через полчаса мимо проезжала машина, и водитель увидел, что из кювета на дорогу пытается выкарабкаться девушка. В больнице она почти неделю пролежала без сознания, а затем, слегка оправившись, описала и насильника, и его машину. Через двое суток при опознании она указала на Роджера.

Когда Литтлуэй, позвонив, сообщил мне об этом, я помчался обратно в Лэнгтон Плэйс. Он считал, что ответственность лежит на нас; «силы», заставившие обратиться против нас Джекли и Кирхнера, наслали временное помешательство на Роджера Литтлуэя. Я не сомневался в его правоте. Итальянка Кларета рассказала, что Роджер вот уже несколько недель кряду вел себя странно. Он стал угрюм, неразговорчив и часами не выходил из верхней комнаты, где у него хранятся какие-то суперобразчики порнографии. Он стал зачитываться де Садом и поговаривал, что напишет книгу, которая сделает его самым революционным мыслителем в западной истории. Под разными предлогами он под вечер уходил и никогда не возвращался на ночь. Помимо того, он вошел во вкус, чтобы Кларета стегала его хлыстом.

Литтлуэю позволили свидеться с братом после ареста. Он сказал, что Роджер пребывал как бы в шоке и сознался, что именно он совершил изнасилование.

Литтлуэй спросил, сознавался ли он в этом кому-нибудь еще; тот ответил, что нет. Литтлуэй посоветовал ему помалкивать, пока не переговорит с адвокатом. Ему показалось, что самой лучшей защитой стало бы сумасшествие. Но юрист, обычно ведущий семейные дела, был стар и слыл большим буквоедом; Литтлуэй решил нанять наилучшего адвоката. Он слышал о Треворе Джонсон-Хиксе, специализирующемся на защите сумасшедших, и попросил его встретиться с Роджером в тюрьме. Результат был неожиданный и нежелательный. Джонсон-Хикс, выслушав Роджера, решил, что улики против него недостаточны. До этих пор Роджер все отрицал. На нем не было царапин или синяков (так как жертва решила не сопротивляться). Но девица настаивала, что сопротивлялась и царапалась — возможно, из стыда, что сдалась так легко. Она неправильно назвала марку и цвет машины, к тому же в первом ее описании насильник был «очень высоким мужчиной» (у Роджера рост примерно пять футов девять дюймов). Все это привело Джонсон-Хикса к решению, что Роджер должен рискнуть и заявить о своей невиновности. А Роджер, впав вдруг в безудержную радость о предстоящем оправдании, охотно на все согласился.

Нет смысла описывать, какой кавардак царил в Лэнгтон Плэйс следующие семь недель. Литтлуэй сказал Джонсон-Хиксу, что знает: Роджер виновен, и что всякое прочее заявление в суде безнравственно. Джонсон-Хикс парировал, что склонен считать Роджера невиновным. Если он и «исповедался» своему брату, то это из-за своей эмоционально нестабильной натуры, желающей страдать. Свидетельство Клареты доказывает, что он не садист, а мазохист,.. и далее в том же духе.