Метаморфозы вампиров

Поезд замер окончательно. Ощущение такое, будто спускаешься в лифте (вагоны снижаются на рельсы). Женщина с улыбкой оглянулась. Что удивительно, сам он, Карлсен, улыбнулся в ответ. Вот двери разъехались, и она ступила на платформу. Секундное беспокойство (ого, пошла к выходу!) перекрылось любопытством. Женщина явно не замечала происходящего. Чувствовалось, что незнакомца она покидает с неохотой и жалеет, что не спросила, как часто он ездит экспрессом. Ей, очевидно, было абсолютно невдомек, что они вдвоем разделяют сейчас ее тело. Спустя минуту к ней примкнула другая стюардесса, Гэйл Сэндберг, и они вдвоем вышли через служебный вход в кассовый зал. Все это время Карлсен двойным изображением сознавал умещенное в пассажирском кресле собственное тело.

Когда женщины удалялись по привокзальной площади, Карлсена шарахнуло вдруг так, что искры из глаз — будто кувалдой кто огрел. И вот он опять у себя в кресле, а новая стюардесса предлагает пассажирам газеты. Несколько секунд прошло, прежде чем он сообразил, что к чему. Между ними вклинилось электрическое поле, грубо оборвав психическую связь. Карлсен какое-то время восстанавливал дыхание: настолько резко шибануло. Интриговало то, что получилось отрешиться от собственного тела, да при этом еще и кому-то улыбаться. Ясно, что тело в каком-то смысле может функционировать и без личностного сознания.

Когда потускнели оконные стекла, отлегло окончательно. Взволнованность происшедшим создала энергетическую струйку, постепенно зарядившую жизненные батареи. А размышляя сейчас над ощущением, Карлсен уяснил вдруг его основную суть: помимо физического, у человека имеется еще и ментальное тело. Сейчас это показалось очевидным. Используя для ухода от сиюминутности воображение, люди в качестве носителя неизменно используют ментальное тело. Нестойкость воображения всегда мешала им понять, что происходит; они полагали, что попросту проецируют умственный образ на своего рода внутренний экран. Теперь же видно было, что это — просто заблуждение. Правда в том, что они пользуются фактом: ум не ограничивается ни пространством, ни временем. При мысли о стюардессе он уловил, что какая-то часть ее сущности все еще удерживается в его теле, давая уже знакомый трепет сексуальности. Когда новая стюардесса — стройная брюнетка со вздернутым носиком — спросила, чая ему или кофе, Карлсен, не глядя ей в глаза, покачал головой. Казалось предательством раздумывать о ее теле — такое же ли оно теплое, и радушное, как у Карин Олсен.

Интриговало то, как легко удавалось оставаться в теле у Карин Олсен. Поскольку она оставила частицу себя, доступ к гамме ее ощущений получался полный. Можно было мысленно проследовать за ней домой — через торговый центр, где она попутно кое-что купила — дождаться, пока она снимет синюю служебную униформу и примет ванну, после чего переоденется в зеленый спортивный костюм, после этого она включает свою любимую телевикторину (рядом на подлокотнике кресла — бокал сухого мартини), звонит родителям (по пятницам это у нее заведено), а там ужин с новым другом из административного отдела университета Огайо, и мысль: «Лечь с ним в постель или пускай пока подождет?»…

Из этих грез он вырвался с некоторым чувством вины. Подглядывание было на редкость соблазнительным, поскольку освобождало от всегдашнего чувства запертости в собственном теле. Хотя в основе — это был лишь своеобразный психический вуайеризм.

Но пока пил чай, любопытство возобновилось. Что произойдет, если решить остаться в ее теле незваным гостем? Ответ до неуютности очевиден: этот «гость» просто поглотит ее личность. Если же после этого решиться ее оставить, тело женщины останется без контролирующего «я», подживляясь лишь рефлекторным, растительным сознанием. Она, по сути, сделается слабоумной. Как и он сам, если б владеющему Обенхейном вампиру удалось похитить его, Карлсена, собственное тело…

Чувствовалось, что, несмотря на электрическое поле поезда, он все еще мог ощущать личность той стюардессы. Получалось своего рода взаимное притяжение, явное и безошибочное, все равно что натянуть между ними ленту из эластика. Электрический барьер ослаблял его на манер плохой телефонной связи, но полностью оборвать не мог.

Недавний удар вселял осторожность, но опять пересилило любопытство.

Карлсен, закрыв глаза, попытался уяснить, где она и что сейчас делает. Вскорости различилось: стоит перед каким-то не то прилавком, не то стендом с фруктами и тыкает пальцем зимние дыни (выделялись заостренные, хорошо наманикюренные ногти), проверяя спелость. Где именно это происходит, виделось смутно — рынок ли, или супермаркет. Зыбко перемежающаяся стена силы размывала фон.