На тот момент меня конечно ко всему прочему сильно придавливал груз своей мерзости. Накануне всех этих событий умерла наша верующая бабушка, которая при жизни от нас ловила только претензии и брезгливость к почётному возрасту. Её беззвучная молитва в углу, запах ладана, и тихое шорканье по коридору выбешивали меня с такой силой, что на этой энергии можно было бы вырабатывать электричество. От моей концентрации зла периодически ломался компьютер и прочая техника. Моих глаз боялись даже приставалы, мне стоило глянуть – у людей пропадал дар речи. Я понимала это и мне это нравилось. До последнего дня её жизни я так и не сняла костюм свиньи, так что увидеть бабуле достойную внучку не довелось. Познать всю тяжесть своего греха я смогла прямо у могилы засыпанной песком. Словно кувалдой Господь вбивал гвозди в мой мозг, когда забивали гроб. Я ещё тогда подумала что этот ужасающий, выбивающий покаяние звук, наверное, несёт сакральный смысл и ассоциируется с распятием. Высоту звучания можно описать так: она села возле сапбуфера, включила на полную громкость, перепонки дрожали от страха. Так Господь выбивал из меня всю дурь. Мне было плохо все мои двадцать восемь лет до того, но в тот самый миг сказать плохо, не сказать ничего. То была мука, огонь: ты стоишь перед собой, видишь себя в стороне и понимаешь, всё – камера, запись, стоп-снято. Переписать невозможно, удалить, увы.