Метаполитика

Огромное влияние и распространение католичества в значительной мере проистекают не от великих культурных традиций, с ним связанных, а от того, что оно дальше всех заходило в своих уступках неведенью, обладает самым огромным и утонченным арсеналом средств для обеспечения каждой душе безмятежной успокоенности. «Рядом с каждым страшным догматом в католицизме есть другой догмат, который его смягчает, который делает его острие менее проникновенным и менее суровым» (83, с. 198). Конкрето богатства, чудес, мирской власти — все дьявольские искушения, отвергнутые Христом в пустыне, были приняты католицизмом и стали его постоянным оружием. Но зато и сопротивление, оказанное ему выбором веденья, было самым отчаянным, жертвенным и плодотворным.

Если рассмотреть все ереси, осужденные Папами и соборами за много веков христианской истории, то станет совершенно ясно, что главная ересь была на самом деле всегда одна и та же: выбор веденья. Она могла принимать те или иные оттенки, зависевшие от личности ересиарха и конкретных условий его деятельности, но гласила она следующее: «Сердце и Священное писание внушают мне одно, слова и поступки пастырей церковных — другое, и я не могу спокойно закрыть глаза на это противоречие, ибо дело идет о самом важном, что только есть в жизни человека, — о спасении души».

Возьмем для примера краткое изложение ереси Виклифа, написанное его учениками в 1389 году:

«Современные папы — воплощение антихриста; вся иерархия, начиная с папы и до последнего священника, проклята за свою алчность, симонию, жестокость, жажду власти и дурное поведение.

Индульгенции, столь широко распространяемые за деньги и за участие в крестовых походах, где убивают христиан, пустой обман.

Исповедь перед священником может принести пользу, но она не необходима.

Поклонение иконам противоречит божескому закону; изображения Святой Троицы следует запретить.

Призывать святых бесполезно. Можно соблюдать праздники апостолов и первых святых, но не более…

Пение должно быть изгнано из богослужения; молитва одинаково действительна как в церкви, так и в другом месте.

Духовенство не должно жить в роскоши, но в бедности, давая собою пример святости.

У церкви следует отобрать все ее мирские имущества, получение священником платы за отправляемую им духовную службу есть симония…

Все священники и диаконы должны ревностно проповедовать, не нуждаясь для этого в особых разрешениях и полномочиях.

Таинства, совершаемые даже и недостойным священником, приносят пользу тем, кто с благоговением их принимает, но сам священник остается осужденным».

С подобными же положениями выступал и Ян Гус. За двести лет до Виклифа и Гуса Вальдо проповедовал то же самое. «Вальденец Фридрих Рейзер примкнул к гуситам и отправился с ними на гору Табор; здесь он увидел, что оба вероучения тождественными получил посвящение из рук табюритского епископа» (46, T 2, с. 83, 63). А сто лет спустя после казни Гуса Лютер самостоятельно пришел к тем же выводам; тезисы, прибитые им к дверям церкви в Виттенберге, содержали все ту же программу. Но даже и в тех случаях, когда ересь имела существенные отличия, она искала опору все в том же Священном писании и не соглашалась мириться с извращениями и перетолковываниями его, внесенными папством.

В этом и состояла главная «преступность» еретиков.

Церковь, захваченная неведеньем, не желала допустить, чтобы священные тексты понимались в их прямом смысле. Да и как она могла с этим смириться? Блаженный Августин, считающийся столпом и опорой католицизма, говорит: «Ибо, по неизреченному провидению Бога, многие из тех, которые, по-видимому, вне церкви, находятся в ней и которые, по-видимому, внутри, находятся вне ее…» Но ведь в этих словах смерть католицизма!.. Ведь Августин проповедует невидимую церковь — то есть восстает против основного догмата католичества, исповедующего церковь видимую и видимого же наместника Бога на земле, облеченного всей полнотой власти (83, с. 179, 241). А что говорит апостол Павел? «Не слушатели закона праведны перед Богом, но исполнители закона оправданы будут; ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них в сердцах, о чем свидетельствуют совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Римл. 2.13) Не тот ли самый критерий берет за основу и еретик Лютер, утверждая, что «в

Божьих делах мы не должны следовать нашему суждению и определять, что по нашему разумению, трудно, легко, хорошо, дурно, справедливо, несправедливо… Сколько бы добра ты ни сделал, даже если ты проливал свою кровь, все же твоя совесть волнуется и говорит: „Кто знает, угодно ли это Богу?“» (83, с. 241).