Метательница гарпуна

Опустел чоттагин. Учитель медленно собрал тетради, свернул складную грифельную доску и, бросив на Гатле взгляд, полный ненависти, вышел из яранги.

Гатле уселся на бревно-изголовье.

— Зачем обидел комсомольца? — укоризненно заметил Рагтыргин.

— Ничего, — сплюнул Гатле. — Он все равно будет портить ваших детей… Где она?

Рагтыргин опустил голову.

— Сейчас придет…

Нутэнэу появилась в чоттагине почти мгновенно, и Гатле, глянув на нее, снова ощутил в груди давно утраченное нежное тепло, приятно согревшее стареющее сердце. Да, она стала настоящей женщиной. Это заметно было не только по ее походке, по тому, как ее тело напрягалось при каждом шаге, гнулось, как гибкий, распаренный над огнем березовый полоз, а и по ее мимолетному ответному взгляду, брошенному на гостя.

— Ты меня помнишь, Нутэнэу? — стараясь смягчить от природы грубый и низкий голос, спросил Гатле.

Девушка молча кивнула и отвернула лицо. Именно так полагалось поступать настоящей девушке, обладающей стыдом и благородным сердцем, распахнутым преданными чувствами навстречу будущему обладателю ее тела и жизни.

Гатле смотрел на девушку и громадным усилием воли отгонял совсем иные чувства, которые ему не годились сейчас, — покровительственные, почти отцовские. Откуда-то наползала мысль: а ведь и у него могла быть такая вот дочь, и он любовался бы ею, как прекрасным цветком над тихим тундровым потоком при свете догорающего солнца. Большое облако нежности, окутавшее его, готово было пролиться теплыми слезами умиления и восторга перед совершенством творения великого неведомого, неслышимого, но вездесущего создателя всего.

Гатле упорно вызывал другие мысли, будил в себе другие ощущения. Он напоминал своим ладоням, загрубевшим в жестких оленьих рукавицах, о существовании молодого теплого женского тела, слегка прохладного при первом прикосновении, потом разогревающегося до огненного жара, словно кусок железа в костре. Вспоминал женское сопротивление, которое распаляет угасающие силы сильнее всяких шаманских снадобий, непревзойденное сопричастие новому открытию неземного блаженства. Гатле помнил это, потому что был женат три раза и был уверен, что каждая женитьба обновляла его, возвращала ему убывающие силы.

— Ты знаешь, Нутэнэу, что должна поехать со мной и стать моей женой? — спросил он девушку, понизив голос.

Нутэнэу опять молча кивнула, и Гатле удовлетворенно посмотрел на Рагтыргина. Но тут же на его лице возникла гримаса пренебрежения: «Жалкий человек. Живет только промыслом морского зверя, которого надо еще выследить во льдах. А много ли пользы от мяса тухлого моржа? Только от силы идет сила, а сложенная слабость дает двойную слабость».

Как-то в год жестокого голода Гатле помог эскимосу Рагтыргину, дал ему две оленьи туши, чтобы совсем не пропал приморский житель. Поднялся Рагтыргин. Однако ненадолго и не очень высоко. Так, средний был охотник, хотя и уважали его на побережье, почитали за справедливость, рассудительность. С приходом большевиков все беднейшие охотники назвали Рагтыргина желанным главой новой власти…

Когда создавался совхоз в Снежном, куда сгоняли оленей, отобранных у тех, кто с оружием шел против новой власти, Гатле укочевал подальше. Он не стрелял в русских комиссаров, не выгонял учителей. Он просто уходил в далекие долины, до самой Якутской земли. И оттуда лишь время от времени приезжал на легких гоночных нартах в Наукан, чтобы осведомиться, как растет Нутэнэу, дочь Рагтыргина, обещанная ему при рождении. Гатле пытался забрать Нутэнэу к себе еще в малолетстве, когда умерла ее мать, хотел вырастить в своей яранге под бдительным присмотром старших жен, но Рагтыргин, убитый горем, умолил тогда оставить дочь с ним. Она росла рядом с отцом, вместе с подругами и мальчишками Наукана. Пошла учиться к первому науканскому учителю, Ивану Максимову, беловолосому парню, которого потом нашли задавленным снежной лавиной.