Метель

Комната Марьи Гавриловны. Высокая кровать с возвышающейся подобно пирамиде Хеопса стопочкой подушек. Зеркало, подвешенное над туалетным столиков. Полка с дюжиной книг все более романтического содержания. Шкап, створки которого распахнуты, фривольно демонстрируя внутренности, состоящие из платьев, подъюбников, кофточек, корсетов, а также более интимных предметов и даже одного шлафрока на вате.

На полу несколько узлов, завязанных очевидно дрожащей рукой. Один собран еще не окончательно и не завязан, поэтому можно без труда рассмотреть его содержимое. Это большей частью своей мелкие вещи: коробочки с украшениями, иконки, тетради (видимо, дневники.) книги и разные безделушки.

Сама же Марья Гавриловна сидит за столом и что-то пишет.

МАША (вслух.) Любезные мои, батюшка и матушка… Сим писанием извещаю вас… Сим писанием извещаю вас, что Владимир Николаевич сделал мне предложение… и я приняла его… (Пауза.) Но по причине того, что ему не удалось добиться вашего расположения, он изъявил свое желание венчаться… тайно… а после бежать с ним… Не гневайтесь, любезные Гаврила Гаврилович и Прасковья Петровна, но сила чувства, которое я питаю к Владимиру Николаевичу, заставила меня согласиться. Посему, скоро я буду не вашей дочерью, а женою Владимира Николаевича… Простите меня и прощайте. (Вытерла глаза рукою, оглядела комнату, снова пишет.) Прошу вас, не гневитесь на Настю. Здесь нет ее вины. Во всем виновата моя ловкость. (Замолчала. Свернула листок пополам, сунула его между книгами на полке так, чтобы легко можно было заметить. Смотрит на образ в углу. Шепчет.) Господи, прости мне мой грех. Прости Владимира Николаевича. Прости батюшку с матушкой. Благослови нас всех.

В это время входит К.И.Т. Маша пугается и вздрагивает.

К.И.Т. (она в заячьей шубке.) Не бойтесь, Марья Гавриловна, это я. Я получила вашу записку. Это правда? Это не розыгрыш, не шутка, не сон? Все то, о чем вы мне написали — это правда?

МАША (приходит в себя.) Что, правда? Что не сон?

К.И.Т. Ваш побег, Марья Гавриловна. Ваше венчание.

МАША. Господи, не говорите мне об этом!

К.И.Т. Но это правда?

МАША. Правда…

К.И.Т. (Садится на стул.) Боже мой, Марья Гавриловна, я не ожидала от вас такого мужества.

МАША. Мужества… Это не мужество — это безумство.

К.И.Т. Пускай, будет безумство, но оно святое, это безумство, моя милая. Безумство Тристана и Изольды, Ромео и Джульетты… Оно святое, Марья Гавриловна! Святое.

МАША (отрешенно.) Да, да. (Большая пауза.) Кто станет свидетелем?

К.И.Т. Дравин. Корнет Дравин. Помните, Марья Гавриловна?

МАША. Нет…

К.И.Т. Как же? Бал три дня назад. Гонорар офицера — любовь. Помните?

МАША. Ах, этот.

К.И.Т. Да, да, он самый. Мой корнет. Мое шампанское.

МАША. Но он… надежен?

К.И.Т. Надежен, моя милая. Надежен, как тульское ружье. К тому же согласился охотою. Очень рад, что вы отважились на сей героический поступок, хотя совсем не знает ни вас, ни Владимира Николаевича.

МАША. Значит, все готово?

К.И.Т. Готово, милая Марья Гавриловна, готово.

МАША. Господи, зачем вы пришли? Я так надеялась, что вы не придете и все сорвется. Но вы пришли. Зачем?

К.И.Т. Что это вы говорите, Марья Гавриловна?

МАША. Не знаю… Не понимаю, что со мною происходит… Мне страшно…

К.И.Т. Успокойтесь, милая. Вам, воспитанной на французских романах, должно быть дерзкой, как Прометей. Это всякие там «синие чулки» вроде моих гадких сестер, могут пугаться подобных приключений. Мы же с вами влюблены… Влюблены!

Молчание.

МАША. (Заплакала.) Но мне все равно страшно. Как только подумаю о маменьке с папенькой, ужас раздирает мне сердце… Как они будут без меня? Что подумают? Что решат? Это невыносимо — думать об них. Невыносимо. (Шепчет.) Господи, Боженька, миленький, только бы все у них было хорошо. Только бы все было хорошо. Только бы хорошо все было.

К.И.Т. Полноте, полноте, милая. Выбросите их из головы.